Буревестник
Шрифт:
Стоя наверху, над рестораном «Морские чары», он подолгу — целыми часами — смотрел на гавань и на пароходы, потом, покачиваясь, как пьяный, возвращался домой.
Анджелика сидела в соломенном кресле и читала старый полицейский роман из так называемой «Пятнадцатилейной серии» — захватанный, с загнутыми, порванными краями. При виде своего веселого, торжествующего отца она поднимала на него слегка удивленный, скучающий взгляд.
— Анджелика! Дитя мое! — говорил Зарифу, гладя ее по голове дрожащей рукой. — Если бы только ты знала, какое у тебя блестящее будущее! Какое богатство ожидает мою
Он прижимал полную, пышущую здоровьем Анджелику к своей цыплячьей груди и шептал:
— Я наживу огромное состояние, оно будет твоим, только твоим! Ничего не говори Спиру! Слышишь? Этот донжуан, этот ловелас ничего не должен знать… Это будет нашей с тобой тайной, о которой никто не должен знать, кроме папочки и его дочурки! У тебя будет собственное состояние, ты не будешь от него зависеть…
Он расхаживал по комнате, посмеиваясь веселым старческим смешком и иногда даже выкидывал антраша.
Радостное настроение прочно установилось у господина Зарифу. Он заметно помолодел, часто шутил, хлопал по плечу сослуживцев, которые были намного моложе его, и грозился, что будет с ними бороться и непременно одолеет, — словом, стал неузнаваем. Сослуживцы смеялись его шуткам, шутили сами:
— Ну, дядя Тасули, как ваша вторая молодость?
— Хорошо, очень хорошо! — радостно хихикал будущий директор, председатель правления и владелец экспортно-импортного общества, пароходства и морского транспортного агентства.
Еще бы: эти глупцы, мелкие конторские служащие в Констанце, и понятия не имели, что под скромной личиной старичка в изношенном костюмчике и черных атласных нарукавниках скрывается великий Атанасиос Зарифу!
Анджелика, между тем, незаметно выходила по вечерам из дому и встречалась под венецианским фонарем с молодым человеком, у которого волосы были гладко зачесаны на висках и собраны на макушке в виде кудрявого гребня, а штаны отличались необычайной узостью. Этот юноша ходил раскачиваясь, словно на каждом плече у него висело по сто килограммов, хотя плечи эти казались худыми и костлявыми.
— Ты давно меня ждешь? — спрашивала Анджелика с дразнящей улыбкой, смотря на него из-под полуопущенных век.
— Ничуть! Я только что пришел… — отвечал юноша, которому было никак не более двадцати лет. — А вот за то, что ты нарочно опаздываешь, я сейчас вклею тебе такую пощечину, что ты так и будешь гулять с перекошенной физиономией! Мне некогда возиться с девчонками, я занят!
— Ерунда! — шептала Анджелика. — Чем ты занят? Собираешься открыть фабрику табачного дыма?
— Эге! Были бы денежки… Достал бы я себе грузовичок, что надо. Знаешь, дурочка, сколько сейчас зашибают те, у кого есть грузовик? Карманы у них от тысячелеек отвисают, девать некуда, ей-богу!
— Вот жалко, что у тебя нет денег! — лепетала Анджелика, крепко сжимая жилистую, мускулистую руку юноши.
Он только вздыхал:
— Не горюй, раздобуду… Вот возьму да и ограблю «Гастроном», когда они вечером считают кассу…
— А если бы у тебя были деньги, ты взял бы меня в Бухарест? — допытывалась Анджелика, даря юношу особенно значительным взглядом.
— Так и быть, взял бы, —
Он вздыхал, она больше молчала, только раз как-то спросила:
— А сколько тебе нужно?
— Хотя бы тыщенку — чтобы хватило до Бухареста. А там я уж знаю, что делать.
Анджелика больше с ним об этом не заговаривала, только напряженно думала, где бы ей достать тысячу лей: «Загнать разве что-нибудь из дому?» Но она никак не могла придумать, какую бы вещь из их дома можно было бы продать за тысячу лей.
XXXIII
Первый секретарь областного комитета партии был раньше моряком, много повидавшим на своем веку и хорошо знавшим людей. У него были густые брови, крупный нос и толстые, мясистые губы. Его умные карие глаза изучали сидевшего перед ним Адама. Второй секретарь, бывший шахтер, сидел в кресле по ту сторону стола и тоже смотрел на Адама. Адам, с вытянувшимся от бессонных ночей лицом, был мрачен.
— Что это вы так похудели? — спросил первый секретарь.
Адам пожал плечами:
— Не знаю… — проговорил он неохотно.
Второй секретарь рассмеялся:
— Тоскует по морю…
— Вот что, товарищ Жора, — начал первый секретарь. — Мы говорили о вас и пришли к заключению, что вам следует продолжать работу на «Октябрьской звезде».
Адам просиял. Его сердце забилось быстрее:
— И в рыболовной флотилии, — прибавил он торопливо.
Второй секретарь снова рассмеялся:
— Ишь он какой! Дай ему палец, а он хочет всю руку отхватить!
Первый секретарь испытующе посмотрел на Адама:
— Причем тут рыболовная флотилия?
— Пароход и флотилия неотделимы друг от друга, товарищ первый секретарь, — сказал Адам и принялся объяснять свою точку зрения.
Его терпеливо выслушали, после чего первый секретарь продолжал:
— Тут в первую очередь встает вопрос о вашей ответственности, товарищ Жора. Вы понимаете, какое доверие оказывает вам партия? Товарищ, — он назвал второго секретаря, — сказал мне, что вы очень стремитесь вернуться на эту работу, и мы это одобряем. Когда человек увлечен своей работой, он исполняет ее хорошо. Я слышал, что вы обещаете прекрасные результаты. Это тоже очень хорошо. Но подумайте и об ответственности. При малейшей ошибке с вашей стороны, люди скажут: «Мы обратились в обком за помощью, а они навязали нам этого инструктора». Понимаете? В каждой вашей ошибке будут винить нас. Ну, отправляйтесь! Желаю успеха!
Он крепко пожал руку Адаму. Второй секретарь вышел вместе с ним в коридор.
— Смотрите, чтобы мы больше не слышали о личных счетах! — сказал он, провожая Адама.
Тот остановился:
— Даже если Прикоп Данилов окажется бандитом? — спросил он, поворачиваясь.
— Бросьте вы эти глупости! — проворчал бывший шахтер. — Поступайте, как вас учит партия и чтобы никакие личные соображения — ни ненависть, ни дружба — не влияли на ваши решения. Это все, что я хотел вам сказать.
— Так я и собираюсь поступать, — сердито ответил Адам.