Буря в Па-де-Кале
Шрифт:
– Что с вами, Яков Андреевич? – К печальной действительности меня вернул напряженный голос Дарьи Михайловны.
– Нет, ничего, – я словно очнулся, вернул платье на место и направился к печному карнизу с болванчиками.
В багаже Ольги Александровой царского письма к герцогу Артуру Веллингтону мне обнаружить так и не удалось. В дамской сумочке Ольги я нашел только маленький флакончик духов, два удивительно тонких платка из батиста и визитки на красивой бумаге, исключительно с ее именем.
– Ну что? Как успехи? – осведомилась Дарья Михайловна, наблюдавшая
– Пока ничего особенного, – признался я.
– А что, если не секрет, вы хотите найти? – прищурилась Дарья Михайловна. – У меня такое ощущение, что вы считаете Ольгу преступницей… Словно она не жертва сложившихся обстоятельств, а напротив, участница какого-то заговора!
Если бы только Дарья Михайловна знала, насколько она недалека от истины! Но я не стал ее просвещать. Зачем огорчать бедную женщину?!
Потом я взялся за дамский альбом. Здесь были любовные вирши неизвестных поэтов, несколько живописных пейзажей, опять же без подписей, оставивших их художников. Хотя я допускал, что Ольга и сама могла рисовать. Ведь я, увы, ее знал так мало! Один из рисунков меня особенно заинтересовал. Это был портрет самой графини Александровой, выполненный в довольно талантливо.
– Кто написал этот портрет? – осведомился я у Дарьи Михайловны. – Кому позировала графиня?
– Подождите, дайте-ка посмотреть! – Дарья Михайловна взяла из моих рук альбом и поднесла его к свету.
На листе бумаги была изображена улыбающаяся Ольга в соломенной шляпке. Графиня держала в руках маленькую собачку. Ее взгляд казался живым, и мне снова сделалось не по себе от того, что она умерла. К тому же, как я подозревал, насильственной смертью.
– Ну, что вы думаете? – поинтересовался я осторожно, по истечении минут пятнадцати.
Дарья Михайловна с огромным вниманием рассматривала альбомный портрет.
– Не знаю… – задумчиво протянула она. – Этот художник, должно быть, знал Ольгу очень хорошо, раз сумел в точности передать ее черты, фигуру и настроение. Ольга сама иногда баловалась живописью, – призналась Дарья Михайловна. – Но так написать чей-либо портрет она бы никогда не смогла!
– Ну, – мрачно заметил я, – по крайней мере, можно констатировать, что это – не автопортрет! А кто его автор, один бог знает! – Мне казалось, что Ольга даже с того света, с альбомного листа издевается надо мной.
– Я не понимаю вашей иронии, – проговорила в ответ Дарья Михайловна. – Вот, посмотрите, – она перелистнула страницу, – это портрет ее подруги Лизы Данилиной! Ее Оленька изобразила сама. Разве не чудо?
Я перевел взгляд на рисунок, выполненный в карандашом. Он на первый взгляд казался очаровательным, но сильно проигрывал в сравнении с предыдущим.
– О да! – согласился я. – Прелестно! Так вы говорите, это – Лиза Данилина?
Я немного напряг свою память. Мне это имя показалось знакомым. Невольно у меня появилась мысль: а не Лиза ли провожала Оленьку на фрегат? Что, если это и есть та самая женщина в бархатной тальме, о которой упоминал в разговоре
– Да, – кивнула Дарья Михайловна. – Лиза была самой близкой подругой Ольги, – печально проговорила она.
– Давайте посмотрим дальше, – предложил я хозяйке дома и сам перелистнул очередную страницу в альбоме.
На ней тоже красовались стихи, но на этот раз они были подписаны двумя каллиграфическими заглавными буквами: «А» и «В». Но мне показалось, что один из листов в этом альбоме вырван. Мне оставалось только гадать, что на нем было написано или изображено.
– Вы не знаете человека с такими инициалами из числа Оленькиных знакомых? – спросил я.
– Кажется, нет, – пожала плечами Дарья Михайловна. – Но я никак не пойму, какое отношение это может иметь к несчастному случаю?!
– Может, и никакого, – легко согласился я. – А не было ли в альбоме еще какого-нибудь портрета? Вам не кажется, что здесь не хватает листа?
– Пожалуй, – с сомнением протянула Дарья Михайловна, внимательно рассматривая неровную линию у самого переплета. – Мне кажется, здесь был еще один рисунок в карандаше, но Ольга мне его не показывала. Я только видела, как она трудилась над ним!
– Жаль, – отозвался я, отложив в сторону альбом.
Затем я осмотрел постель покойной графини, несессер и несколько книжек на полке, но так и не обнаружил ничего интересного. Я хотел уже было уходить, как мне пришла в голову мысль заглянуть за картины. Мой-то собственный тайник был умело припрятан за картиной Гвидо Ренни. Почему бы и Ольге не спрятать письмо за каким-нибудь из пейзажей?
– Боже мой! Что вы делаете?! – всплеснула руками Дарья Михайловна, когда я начал отодвигать картины и снимать их со стен.
– Пытаюсь обнаружить хоть что-нибудь, – невозмутимо ответил я.
Вдруг, моя рука нащупала на шелке что-то вроде бумаги. Я вытащил из-под золоченой рамы длинный конверт.
– Ну, наконец-то!
– Что вы сказали? – поморщилась Дарья Михайловна.
– Письмо, – произнес я с надеждой в голосе, которую не смог скрыть.
– Не собираетесь же вы прочесть его, Яков Андреевич?! – воскликнула Дарья Михайловна с искренним негодованием в голосе. – Тело Ольги не успело остыть, похороны состоятся только завтра, а вы уже роетесь в ее вещах, просматриваете альбомы, читаете письма… Я глазам своим не могу поверить!
– И все это с вашего позволения, – заметил я, распечатывая конверт. Однако надежды в моем голосе уже не было слышно.
Я успел рассмотреть, что это было вовсе не то письмо, которое я искал. Содержание его было таким:
«Увидимся сегодня! Время идет, а дело никаких отлагательств не терпит! Я надеюсь, что вам, моя милая графиня, удалось справиться с вашей миссией. Люблю вас по-прежнему. Искренне Ваш А. В.»
– С какой еще миссией? Что это все значит? – вскричала взволнованная Дарья Михайловна. – Бред какой-то! Галиматья! Полная чушь!