Буря в полдень
Шрифт:
Наркомом местной промышленности был Мотеюс Шумаускас. Если упомянутые выше наркомы являлись интеллигентами, которых довольно широко знали еще в буржуазное время, то он был из рабочей среды, на собственной шкуре познавший буржуазный «рай». Шумаускас по своей сути и воспитанию был типичным пролетарием, человеком большой энергии и упорства, дисциплинированным коммунистом, всей душой преданным советскому строю, для завоевания которого он отдал лучшие годы своей молодости. Со стороны можно было подумать, что Шумаускас бывает сердитым и раздражительным (в этом не было бы ничего удивительного, ведь он в своей жизни испытал столько горя, обид). Но, познакомившись с ним поближе, ты видел, какой это обаятельный, приветливый человек, добрый и справедливый к товарищам, но в то же время беспощадный
Некоторое время в Народном правительстве работал Нарком финансов Эрнестас Галванаускас {99} . Я знал его по Клайпеде, когда он был ректором нового Торгового института, а я — преподавателем. Все считали этого бывшего буржуазного дипломата хитрым человеком и хорошим организатором. Я полагаю, что и то и другое было правдой. Когда он вошел в правительство новой республики, это многим показалось очень странным, а кое-кто воспринял его поступок как желание определенной части буржуазной интеллигенции не повторять ошибок некоторых русских интеллигентов во время Октябрьской революции, когда они бойкотировали Советское правительство и погибли или оказались в эмиграции. Да и Галванаускас, по-видимому, не собирался всерьез работать в новом правительстве. Поговаривали, что у этого оборотистого политика за границей большие капиталы и плантации на острове Мадагаскар. Вскоре он исчез из правительства и — из Литвы. (Недавно эмигрантская печать сообщила, что Галванаускас, старый и больной, вернулся во Францию с Мадагаскара, освободившегося из-под французского владычества, и, потеряв имущество, умер… Я полагаю, что его жизнь сложилась бы иначе, если бы он остался в Литве и отдал бы свои знания и опыт финансиста своему народу…)
99
Галванаускас Эрнестас (1882—1968) — политический деятель буржуазной Литвы, финансист, умер во Франции.
РАБОТА И УЛЫБКИ
Работа по ликвидации безграмотности и малограмотности постепенно приобретала более организованные формы. Совет Народных Комиссаров 22 февраля 1941 года принял соответствующее постановление по этому вопросу. В ближайшие годы в республике нужно было ликвидировать безграмотность, а малограмотные должны были стать сознательными творцами социализма, грамотными людьми.
Новое Государственное издательство, которым теперь руководил Корсакас, развернуло широкую деятельность. Старые издательства и книжные магазины были национализированы. Позарез были нужны книги, отвечающие новым условиям, — как художественные, так и политические. Следовало срочно сплотить вокруг издательства авторов, набрать переводчиков, редакторов. Писатели, разумеется, не успели за столь короткий срок написать злободневные произведения. Поэтому выходили книги, подготовленные еще раньше. Вышли «Зять» Креве, «Сказка за сказкой» Цвирки, «Избранное» Нерис, второе издание моей «Ночи».
В недавно основанном Вильнюсском драматическом театре Ромуальдас Юкнявичюс поставил пьесу Всеволода Иванова «Бронепоезд 14-69». Это значительное произведение, изображающее события гражданской войны, дышащее революционной правдой, шло не только во всех городах Советского Союза, но было известно во многих странах. Талант Юкнявичюса в этом спектакле засверкал новыми гранями. Оказалось, что режиссер умеет вжиться в идеи и образы нового мира и выражает все это волнующей пластической формой. (Позднее я не раз рассказывал о спектакле автору, Всеволоду Иванову, и он, вспоминая свою поездку в Литву еще в буржуазные годы, очень сожалел, что не видел постановку Юкнявичюса.)
Моя работа несколько облегчилась, когда в середине апреля при Совете Народных Комиссаров было учреждено Управление по делам искусств (начальником его назначили Михалину Мешкаускене). В ведение нового Управления перешли театры, филармония,
Хоть у нас и не хватало опыта, но его с лихвой возмещало рвение, и работа шла довольно последовательно. Все школы действовали. Вышли первые советские учебники, — например, «История СССР». Другие учебники готовились к изданию. Для детей мы начали выпускать иллюстрированный журнал «Генис», который выходит и по сей день. Был основан Фонд культуры — учреждение, о котором в буржуазные годы только мечтали прогрессивные интеллигенты. Целью его была срочная финансовая поддержка тех начинаний, которые не предусматривались в бюджете. В Фонд культуры средства поступали из пожертвований населения. Каждый мог внести деньги на счет, открытый в банке. Так как фамилии жертвователей публиковались в печати, то вносили деньги многие, особенно часто «бывшие люди», желавшие показать свою лояльность новому строю. При Фонде культуры был создан специальный совет из представителей важнейших творческих организаций, который распределял средства. Многих писателей и художников удалось поддержать из тех средств. Насколько помню, деньги были выделены и Дому писателей в Вильнюсе, новым театрам, различным другим учреждениям. (Позднее все средства на культуру выделялись в бюджетном порядке, и Фонд культуры перестал существовать.)
Служащие Наркомата привыкли к своей работе, и она шла более гладко, чем вначале. Все поняли свои права и обязанности, знали, кто за что отвечает. Хоть и сильно уставали от больших нагрузок, все работали охотно, даже с вдохновением, — каждый видел, что его труд приносит радостные плоды. Но, конечно, не обходилось и без недоразумений, неувязок.
Кажется, после моего возвращения из Москвы, с Восьмой сессии Верховного Совета СССР, в мой кабинет вошел Людас Гира и стал с пылом рассказывать:
— Знаете, товарищ нарком, — он любил титулы, — просто сердце радуется… Все так и кипит, бурлит… Ко мне столько народу приходит со всякими идеями, что я не успеваю всех принять в кабинете… Принимаю на лестнице…
— Как это на лестнице? — удивился я.
— Вот хотя бы вчера… Ухожу после работы домой, а меня еще ждут человек двадцать… И я с ними на лестнице… У одних заявление приму, с другими по душам поговорю… По-семейному, без церемоний…
— Все-таки я попросил бы принимать посетителей в своем кабинете.
Но Гира, словно не расслышав моего совета, с прежним пылом продолжал:
— Сколько поляков ко мне ходит… На днях вот приходили с предложением открыть театры. Я подсчитал (вы же знаете, после войны много поляков приехало в Вильнюс из глубины Польши), что можно было бы открыть восемнадцать новых театров!..
— Восемнадцать театров? Но кто в них будет ходить? И кто сможет содержать столько театров?
— Ну конечно, восемнадцать польских театров для Вильнюса — многовато. Но все так хотят работать, просто горят, — объяснял Гира, — вот я и пообещал некоторым финансовую помощь…
— Но театры не входят в ваше ведение. Как вы могли?.. — начал сердиться я.
— Прошу прощения, товарищ нарком, что я не согласовал с вами. Как раз теперь я и намеревался с вами это дело утрясти…
— Товарищ Гира, мне очень неприятно, но я вынужден сказать вам, что вы выходите за рамки своей компетенции…
В другой раз он пришел ко мне в кабинет и доверительно сказал:
— Знаете что, товарищ нарком, под вечер в Вильнюс приезжает знаменитая польская писательница Ванда Василевская. Тайно, вы понимаете, — ведь ее мужа убили польские националисты… Надо ее встретить на вокзале. Ваша машина просторнее, вот я и хотел попросить…
— Хорошо, берите и встречайте…
В тот день машина мне была не нужна. Назавтра, немного задержавшись утром дома, я позвонил шоферу, чтобы тот приехал за мной на улицу Кудирки. Ответила его жена, сказала, что муж вчера куда-то уехал с Гирой и до сих пор не вернулся. Я позвонил шоферу Гиры, но и там получил тот же ответ. Неужели Гира так надолго — целый день и ночь — задержался на вокзале? Просто уму непостижимо! На работу я пошел пешком.
Только под конец рабочего дня в кабинете появился Гира.