Буря в полдень
Шрифт:
Не могу не упомянуть добрым словом своего заместителя Жюгжду. Заступив после буржуазного министра К. Йокантаса в министерство просвещения, я подумал, кому смогу поручить самую трудную будничную работу по общему руководству министерством. И тут же я вспомнил педагога, который когда-то работал еще в реальном училище Мариямполе, а потом в различных, чаще всего частных, школах, автора многих учебников, переводов, серьезных статей. Я знал, что этот человек — последовательный противник фашизма и клерикализма. Я немного знал его и лично. Ничуть не сомневался в его порядочности, трудолюбии и честности. Но когда я вызвал его переговорить, наша беседа была долгой и трудной. Он говорил, что не справится с такой работой, что вряд ли ему будет доверять новая власть (раньше он был социал-демократом), и еще выдвигал какие-то причины. Когда мы все-таки договорились и в обычном порядке, во дворце президента республики, его утвердили на эту должность (надо было работать — ждать некогда), против этой кандидатуры высказались многие, о чем я узнал от Пятраса Цвирки. Некоторые из руководящих товарищей сомневались в правильности моего выбора. Где только мог, я защищал кандидатуру Жюгжды и очень радовался, когда мне удалось его отстоять. В первые советские годы, да и позднее, этот человек проделал гигантскую работу, перестраивая наши школы, организуя прогрессивную интеллигенцию (впоследствии он проявил
Вторым моим заместителем еще во времена министерства стал Людас Гира. Его назначили без моего ведома. Как и Юозас Жюгжда, он был гораздо старше меня. Но если Жюгжда был профессиональным педагогом, то Гира никогда не сталкивался с этой работой. Как известно, он был одним из виднейших поэтов, публицистов, критиков, редакторов своего времени, а последние несколько лет в буржуазном министерстве просвещения работал секретарем комиссии по изданию книг. Людас Гира — человек чрезвычайно подвижной, всегда полный инициативы, идей. Политически это тоже весьма своеобразная личность. Он много лет в своих сочинениях восхвалял действительность буржуазной Литвы. Но в последние годы политические и идейные взгляды Гиры претерпели заметные изменения. В стихах, статьях и выступлениях он начал критиковать буржуазию, ее «патриотизм», ее своекорыстие и продажность. Гира несколько раз побывал в Советском Союзе, и это оказало на него огромное влияние. Далеко не все левые тогда верили в прогрессивность Людаса Гиры и устойчивость его взглядов. Но, видно, переоценка идеологических ценностей в сознании писателя оказалась серьезной и глубокой. Чем дальше, тем больше он симпатизировал Советскому Союзу. Это совершенно понятно на фоне полевения литовской интеллигенции, если вспомнить об угрозе нацизма с Запада, о политическом гнете в самой Литве, о полном бессилии буржуазной Литвы перед лицом шантажа панской Польши и гитлеровской Германии.
(Насколько Гира в свое время был популярным, признанным поэтом и деятелем, настолько он становился все более ненавистным человеком для буржуазии. Так и не сделав карьеры, не заняв высокого и хорошо оплачиваемого места, не приобретя поместий или домов, Гира среди своих разбогатевших друзей и приятелей молодости все время оставался своеобразным отверженным, измученным долгами. А теперь этот отверженный не просто открыто не соглашался со старым режимом, но и занял позиции, резко противоположные всему буржуазному строю. Людас Гира слишком известная личность, и с ней не так уж легко бывало справиться административными мерами. На его полевение реакция смотрела как на предательство интересов и идеалов буржуазии. Особенно яростно нападали на Людаса Гиру литовские националисты в своей печати в годы гитлеровской оккупации, да и после войны, в эмиграции. Считая себя, как и когда-то, истинными и единственными патриотами Литвы, эти людишки легче «признали» людей, давно известных своими антибуржуазными взглядами, чем Гиру, который прежде был с ними в одном лагере. Брань в адрес этого поэта, внесшего крупный вклад в нашу культуру, не смолкает до сих пор.)
Людас Гира не очень-то подходил для административной работы. Он не отличался ни методичностью, ни настойчивостью, когда надо было проводить четкую линию. Правда, и здесь у него не было недостатка ни в идеях, ни в планах. Мы поручили ему организовать образование взрослых. Задача была ясной: ликвидировать тяжелое наследие прошлого — безграмотность, организовать различные вечерние школы, народные университеты, курсы по повышению общей культуры. Но Гира, не укладываясь в рамках своих обязанностей, часто вмешивался в другие области, куда нередко привносил так нежелательную в то время анархию. Он не умел беречь свой авторитет и в отношениях с другими служащими и посетителями. Само собой понятно, что в первые месяцы нового строя к нему так и хлынули «бывшие начальники» и просто «бывшие люди» в поисках помощи, содействия в советских учреждениях, «заступничества», и ему трудно бывало отказать в звонке или рекомендательном письме. А такое посредничество не всегда приносило пользу общему делу республики.
Я то и дело слышал различные рассказы о Людасе Гире, чаще с комическим оттенком, — это была экспансивная, яркая и своеобразная личность. Иногда у нас с ним бывали и серьезные конфликты, о которых я расскажу позднее. Видя недостатки Гиры как организатора, я назначил к нему в помощники очень тактичного, трудолюбивого педагога Юозаса Генюшаса {14} , отца известного теперь дирижера. Если в области образования взрослых уже в первый советский год была проделана большая работа, то большей частью именно благодаря Генюшасу, географу Пеликсасу Шимкунасу {15} и другим преданным сотрудникам.
14
Генюшас Юозас (1892—1948) — советский педагог.
15
Шимкунас Пеликсас (1891—1970) — прогрессивный общественный деятель, географ.
Средним образованием руководил ближайший помощник Юозаса Жюгжды, педагог и литератор, автор первой обширной в Литве монографии о Юлюсе Янонисе {16} — Пятрас Микутайтис {17} . Делами начального образования занимался мой товарищ по гимназии Винцас Жилёнис, которого дела швыряли по всей Литве. Это были люди, на которых я мог положиться.
Почти все вопросы, которыми сейчас занимается Министерство культуры, в то время находились в ведении отдела нашего министерства — Управления по делам искусств. Начальником Управления я назначил литератора Пятраса Юодялиса {18} . Когда-то он издал три номера журнала «Пьювис» («Разрез»). Нам, выпускавшим тогда «Третий фронт» [3] , «Разрез» казался неприемлемым, буржуазным изданием. Позднее, как и многие каунасские интеллигенты, Юодялис полевел. Без сомнения, большую роль в этом сыграла и его первая жена — марксистка, а также изучение советской литературы, впоследствии, может быть, беседы с Валисом Драздаускасом {19} , Пятрасом Цвиркой и другими прогрессивными писателями. Мы с Юодялисом встречались редко, но я знал, что он положительный и благородный человек, глубоко знающий как литовскую, так и мировую (особенно русскую, польскую) литературу, хорошо осведомленный в проблемах театра, музыки, изобразительного искусства. Позднее Юодялис печатал зрелые и оригинальные статьи в наших изданиях — в «Литературе» и «Просветах». Мне казалось, что такой человек сможет руководить нашей культурной жизнью в новых условиях. Должен сказать,
16
Янонис Юлюс (1896—1917) — пролетарский поэт.
17
Микутайтис Пятрас (1906—1963) — педагог, участник революционного движения.
18
Юодялис Пятрас (р. 1909) — литературовед, переводчик.
3
«Третий фронт» («Тречяс фронтас», 1930—1931) — антифашистский журнал, издаваемый молодыми писателями, закрытый буржуазной цензурой.
19
Драздаускас Валис (р. 1906) — литератор-антифашист, переводчик.
Вот основные люди, на которых мне пришлось опираться в своей работе. Я не упоминаю нескольких десятков других, которые пришли тогда работать в наш Наркомат. Рабочий день очень редко кончался в установленное время, — многие служащие безропотно трудились до позднего вечера, понимая значение момента и важность работы.
Погрузившись в постоянные дела, мы почти забыли, что на Западе бушует война, что там падают бомбы и горят города. Об этих жестоких событиях напоминали нам газеты. Они сообщали, что германские самолеты бомбят Лондон, и поместили репортаж И. Эренбурга «Последние дни Франции», — когда читали его, мороз подирал по спине. В тех же газетах — новые произведения признанных и совсем незнакомых поэтов, среди которых, пожалуй, самым сильным была поэма Саломеи Нерис {20} «Путь большевика». Внимание всех деятелей литературы и искусства да и всей общественности привлекло сообщение, что правительство Советского Союза в будущем году в Москве проводит Декаду литературы и искусства Прибалтийских республик. Я сразу же понял, что большая часть этой работы выпадет на нашу долю — на Управление по делам искусств.
20
Нерис Саломея (1904—1945) — крупнейшая литовская советская поэтесса, лауреат Государственной премии СССР.
ЛЮДИ РЕВОЛЮЦИИ
Теперь мне пришлось столкнуться с множеством людей, которых я раньше совсем не знал.
Еще в гостинице «Лиетува», где обосновался организационный штаб Народного Сейма, я впервые увидел легендарного ксендза Людаса Адомаускаса {21} . Я слышал разговоры о его упрямстве, твердости воли, несгибаемом характере, а встретил пожилого человека с мягкими, приятными чертами лица, седобородого, с дружеским взглядом теплых голубых глаз. Потом на заседаниях Народного Сейма в Государственном театре я тоже встречал его каждый день (он был избран Председателем Народного Сейма, хотя заседания обычно вел не он, а Мечис Гедвилас). Я понял, что это действительно человек благородного, ласкового, дружелюбного характера и непоколебимых убеждений. Позднее я встречался с ним, когда он работал первым наркомом Государственного контроля. Это место ему было доверено потому, что все, кто знал Людаса Адомаускаса еще по тюрьме, считали его кристально честным, неподкупным человеком, непоколебимым защитником нового строя. В самом начале войны этот человек закончил свою прекрасную жизнь, скошенный пулей фашистских палачей.
21
Адомаускас Людас (1880—1941) — участник революционного движения, в 1941 г. нарком Госконтроля Литовской ССР. Расстрелян гитлеровскими оккупантами.
Меня очень интересовал и другой революционер, носивший мешковатый и, видно, непривычный для него костюм, — со спокойным бледным лицом, серыми глазами, короткой стрижкой. Это был знаменитый Пранас Зибертас {22} . Ложно обвиненный в уголовном преступлении, он провел в буржуазных тюрьмах целых двадцать лет — всю свою молодость. Вышел из тюрьмы уставшим, поседевшим, но не сломленным. Словно удивляясь тому, что свершилось, он широко открытыми глазами смотрел на людей, своих товарищей по заключению и на новых, которых прежде не знал. Пятрас Цвирка не раз рассказывал мне с неподдельным восхищением об уме, скромности, упорстве Зибертаса. Кажется, Цвирка собирался что-то писать о его жизни и поэтому старался почаще с ним встречаться. Я помню Зибертаса на исторической сессии Верховного Совета СССР летом 1940 года, на высокой трибуне сессии, на массовых митингах в Каунасе — все такого же, с бледной улыбкой на лице мученика. В начале войны его тоже расстреляли фашисты.
22
Зибертас Пранас (1895—1942) — коммунист, многие годы провел в тюрьмах буржуазной Литвы. Расстрелян гитлеровскими оккупантами.
Удивительно ласковой и доброй казалась старая революционерка Мария Василяускайте, прошедшая все тюрьмы Литвы. Дочь батрака, она знала много горя, но не разуверилась в людях, верила в победу правды, в социализм. Мне казалось, что наша Жемайте {23} должна была быть похожей на эту женщину, всегда улыбающуюся, говорящую тихим, доверительным голосом, казалось все время думающую, как бы тебя не обидеть.
Каролис Диджюлис импонировал своим умением убеждать, организовать, своим дружеским отношением к людям, недавно пришедшим в отряд старых революционеров. Рижский рабочий, он позднее стал профессиональным революционером; он был образованным человеком и расценивал события с точки зрения всего Союза и даже мировой революции. Он старался не выделяться и как бы говорил: вместе сделаем все, чего от нас потребует партия.
23
Жемайте (Жимайтене Юлия, 1845—1921) — прозаик и драматург, классик литовской литературы.