Бустан (Плодовый сад)
Шрифт:
Вздохнув, свою чалму почета снял он,
Чалму свою пришельцу отослал он.
Сказал: «Прости! Хоть нет на мне вины,
Что я не угадал твоей цены!
Средь нас ты выше всех! И вот — унижен...
Мне жаль. Но да не будешь ты обижен!»
Пошел служащий к пришлецу тому,
Чтоб на главу его надеть чалму.
«Прочь! — тот сказал, — иль сам уйду за дверь я!
Твоя чалма —
Слыть не хочу в народе, как святой,
С чалмою в пятьдесят локтей длиной.
нарекусь я несомненно,
Но это званье будет мне презренно.
Вода да будет чистою — в любом
Сосуде — глиняном иль золотом.
Ум светлый должен в голове таиться,
А не чалмой высокою кичиться.
Как тыква, велика твоя чалма,
Но в тыкве нет ни мозга, ни ума.
Не чванься ни усами, ни чалмою! —
Чалма — тряпье, усы — трава травою.
Те, кто подобны людям лишь на взгляд,
Но мертвы, как картины — пусть молчат.
Сам одолей высоты перевала;
Зла людям не неси, как знак .
На плётево идет тростник любой,
Но ценен сахарный самим собой.
Тебя, с душою низкою такою,
Я званья «Человек» не удостою.
Стеклярусную понизь отыскал
В грязи глупец. Стеклярус так сказал:
«Ты брось меня! Я бисер самый бедный!
И весь не стою я полушки медной.
Пусть в цветнике свинарь свинью пасет,
Но на свинью цена не возрастет.
Осел ослом останется вовеки.
По платью не суди о человеке!»
* * *
Так жгучим словом он обиду смыл
И чванных и надменных устыдил.
Обижен ими, он не пощадил их
И речью, как оружьем, поразил их.
Да не потерпит гнета и обид
Муж правды и неправых истребит!
Кази сидел, подавленный — в позоре:
«О стыд мне перед всеми! Стыд и горе!»
Он руки был свои кусать готов,
Молчал, не находя достойных слов.
А тот пришлец в убогом одеянье
Стремительно покинул их собранье.
Опомнились вельможи наконец
И закричали: «Кто он — сей наглец?»
Слуга его разыскивал повсюду,
Вопросы обращал к простому люду.
И все в ответ: «Напрасно не ходи!
Был это наш учитель — Саади.
Стократ
Так отхлестал он вас — умно и едко!»
РАССКАЗ
Жил царский сын в Гандже, тиран хвастливый,
Ругатель, винопийца нечестивый.
Раз он в мечеть, упившись до пьяна,
Ввалился с песней, с чашею вина.
А там о истине вещал с
Учитель мудрости, отшельник старый.
Внимал ему в мечеть пришедший люд, —
Несведущего слушать не придут.
Все, кто у старца истине учились,
Кощунством нечестивца возмутились.
Злодей у власти — подданным беда, —
Нет на него управы, нет суда.
Чеснок дыханье розы заглушает,
При барабанном громе чанг смолкает.
Ты святотатства не терпи, о муж,
Вооружись, отвагу обнаружь!
Но если мощью ратной не владеешь,
Неверных словом убедить сумеешь.
А слово тщетно — карой не грози,
Великодушьем низость порази.
Один, внимавший старцу из пустыни,
При виде осквернения святыни
Заплакал: «Старче, укроти его!
Мы с ним не можем сделать ничего...
Ведь слово, светом правды пламенея,
Мечей разящих и секир грознее!»
И руки поднял пир, сказал: «Внемли,
Зиждитель мудрый неба и земли!
Сей юноша, — пусть он в себе не волен, —
Да будет вечно весел и доволен!»
И некто молвил: «Ты зачем, о пир,
Взмолился, чтобы счастлив был ?
Когда на трон воссядет царь неверный,
Где оборону мы найдем от скверны?»
И отвечал избранный средь людей:
«Вам темен тайный смысл моих речей?
Я к вечному с мольбою обратился,
Чтоб грешник сей прозрел и устрашился.
Коль от дороги зла отыдет он,
Блаженством вечным будет наделен.
Пять дней дано для радостей телесных,
Но радость вечная — в садах небесных».
Один из тех, кто мудрецу внимал,
Царевичу всю речь пересказал.
И речью той, как громом потрясенный,
Заплакал нечестивец беззаконный.
Раскаянья огонь его спалил,
Великий стыд гордыню сокрушил.
Надменный, буйный от начала века,