Бувар и Пекюше
Шрифт:
Ясность учения их увлекла. Все болезни происходят от червей. Они портят зубы, гложут легкие, расширяют печень, разрушают кишки и производят в них шум. Лучшее средство избавиться от них — камфора. Бувар и Пекюше ее облюбовали. Они нюхали, жевали ее и раздавали в виде папирос, болеутоляющей воды в склянках и пилюль. Даже взялись излечить одного горбуна.
Это был ребенок, повстречавшийся им однажды на ярмарке. Мать-нищенка приводила его каждое утро. Они натирали горб камфарной мазью, прикладывали на двадцать минут горчичник, затем покрывали мягчительным
Как раз в то время, когда мысли у них были направлены в сторону глистов, Пекюше заметил на щеке у г-жи Борден странное пятно. Доктор давно уже лечил его горькими микстурами; круглое вначале, как монета в двадцать су, оно расширялось, образуя розовый ободок. Бувар и Пекюше изъявили желание вывести его. Г-жа Борден согласилась, но потребовала, чтобы смазывания производил Бувар. Становилась перед окном, расстегивала верхние пуговицы на лифе и подставляла щеку, глядя на Бувара взором, который был бы опасен, не присутствуй при этом Пекюше. Несмотря на страх перед ртутью, они пользовали ее каломелем, применяя его в допустимых дозах. Через месяц г-жа Борден была исцелена.
Она принялась их рекламировать, и управляющий налогами, секретарь городской управы, сам мэр, все жители Шавиньоля начали сосать камфору.
Однако горбун не выпрямлялся. Управляющий выбросил папиросу — она усилила его припадки удушья. Фуро стал жаловаться на пилюли, от которых у него разыгрался геморрой; у Бувара появились желудочные боли, а у Пекюше — жестокие мигрени. Они утратили веру в Распайля, но заботливо это скрывали, чтобы не потерять престижа.
Большое усердие обнаружили они также в оспопрививании, научившись делать надрезы на капустных листьях; приобрели даже пару ланцетов.
Они вместе с врачом навещали больных, затем наводили справки в книгах.
Авторы указывали не те симптомы, которые они только что наблюдали. Названия же болезней — латинские, греческие, французские — это какая-то мешанина из всех языков.
Их насчитывается тысячи, и Линнеева классификация с ее родами и видами очень удобна, но как устанавливать виды? Тут они увязли в философии медицины.
Они раздумывали над археем Ван Гельмонта, витализмом, броунизмом, органицизмом; спрашивали у доктора, отчего происходит золотуха, где гнездится заразный миазм и как отличить во всех болезненных явлениях причину от ее следствий.
— Причина и следствие перепутаны, — отвечал Вокорбей.
Его нелогичность им надоела, и они стали посещать больных совсем одни, проникая в дома под предлогом человеколюбия.
В глубине комнат, на грязных тюфяках лежали люди, одни — с перекошенными лицами, другие — с опухшими, ярко-красными и желтыми, как лимон, или же лиловыми; с ущемленными ноздрями, дрожащим ртом; с хрипами, икотой, потом, запахом кожи и старого сыра.
Бувар и Пекюше читали рецепты их врачей и очень поражались тому, что средства успокоительные бывают подчас возбудительными, рвотные — слабительными, что одно и то же лекарство подходит для различных болезней и что недуг исчезает
Тем не менее они давали советы, ободряли больных, имели смелость пользоваться стетоскопом.
Воображение у них работало. Они написали королю, что в Кальвадосе надо учредить институт сиделок, где намеревались вести преподавание.
Отправились в Байе к аптекарю (фалезский продолжал на них сердиться за грудную ягоду) и предложили ему сфабриковать по примеру древних pila purgatoria, т. е. лекарственные шарики, которые, при растирании руками, проникают в тело.
Следуя тому рассуждению, что понижение температуры препятствует воспалениям, они подвесили в кресле к балкам на потолке женщину, пораженную менингитом, и раскачивали ее руками, пока не появился ее муж и не выбросил их за дверь.
Наконец, к великому смущению г-на кюре, они применили новый способ вставлять градусник — в задний проход.
В окрестностях распространился тиф. Бувар заявил, что не будет в это вмешиваться. Но жена фермера Гуи явилась к ним плача: муж ее уже две недели хворает, а г-н Вокорбей запустил болезнь.
Пекюше предоставил себя в ее распоряжение.
Чечевицеобразные пятна на груди, боль в сочленениях, вздутый живот, красный язык — налицо все признаки язвенного энтерита. Вспомнив указание Распайля, что лихорадку можно пресечь, отменив диету, он предписал бульон и немного мяса. Внезапно появился доктор.
Его пациент в это время собирался есть, поддерживаемый фермершей и Пекюше, с двумя подушками за спиною.
Подойдя к постели, врач выбросил тарелку за окно и воскликнул:
— Это настоящее убийство!
— Отчего?
— Так можно вызвать прободение кишки, потому что тиф — это фолликулярное поражение ее оболочки.
— Не всегда.
И завязался диспут о природе тифа. Пекюше верил в его самостоятельную сущность. Вокорбей ставил его в зависимость от органов.
— Поэтому я устраняю все, что может их раздражать.
— Но диета ослабляет жизненное начало.
— Да что вы мне толкуете про какое-то жизненное начало? Что оно такое? Кто его видел?
Пекюше опешил.
— К тому же, — говорил врач, — Гуи не хочет есть.
Больной утвердительно кивнул головою в ситцевом колпаке.
— Все равно! Ему нужно питание.
— Ничуть. У него пульс — девяносто восемь.
— Пульс ничего не значит.
И Пекюше сослался на свои авторитеты.
— Бросим говорить о системе! — сказал врач.
Пекюше скрестил руки.
— В таком случае вы эмпирик?
— Нимало! Но мои наблюдения…
— А если наблюдения плохи?
Вокорбей услышал в этих словах намек на лишай г-жи Борден, о котором протрубила вдова. Это воспоминанье его раздражало.
— Прежде всего нужно иметь опыт.
— Люди, совершившие переворот в науке, не практиковали! Ван Гельмонт, Боерав, сам Бруссе!
Вокорбей не ответил, а наклонился к фермеру и сказал, повысив голос:
— Кого из нас обоих выбираете вы своим врачом?