«Был жестокий бой»
Шрифт:
Ну, разумеется… Защищать солдатские интересы самовольно вызвался некий адвокат с явно юриспруденческой фамилией. То бишь Андрей Викторович Винтер!
— Товарищ лейтенант! — заявил он мне без всяких вступлений. — Ну, как вы могли? Съели почти всю колбасу!
— Ах, вон оно в чём дело?! — рассмеялся я. — А я-то думал… Что-то у кого-то дома случилось!.. А чья была колбаска?
Мой насмешливый тон вызвал новую волну праведного гнева… Но только всё у того же защитника.
— Это Соколову мама прислала! — провозгласил истину адвокат Винт. — А
Я ещё раз рассмеялся, отлично понимая всю подоплёку столь внезапного народного возмущения. Этот Винтер до сих пор не может простить мне высказывания о блокадной пайке хлеба. Потому-то он и выступает сейчас… Благо, что и повод представился более чем удобный. Но вот пулемётчик Соколов, похоже, действительно здорово расстроился… По поводу существенного уменьшения колбасной массы! Причём, почти наполовину…
«Ах, вы засранцы!.. — подумал я. — Колбаски пожалели для комбата и ротного? Вместе со мной?!»
Про то, что личный состав дружно схрумкал оба моих пирога и половину халвы… Об этом я даже и не думал. Однако неприятный инцидент следовало урегулировать немедленно.
— Так! Слушать сюда! — приказал я всем, после чего стал говорить гораздо мягче. — Во-первых: Не слопали, а съели три кусочка. Во-вторых: не всю колбасу, а только половину!.. В-третьих: по прибытию в Моздок я вам куплю столько же варёной колбасы! Устраивает?!
По моему я сделал всё правильно. Однако кое-кому этого показалось мало. Видимо, потребовались моральные дивиденды…
— Да зачем нам ваша колбаса! — заявил вконец обнаглевший Винтер. — Это пацану мама привезла! Из дому!
— Да не надо, товарищ лейтенант.
Это перебивая Винта, добавил разведчик-пулемётчик Соколов, чьи глазки всё ещё поблескивали от жалости к только что съедённому мясопродукту. И всё же бравому Соколу не хотелось подменять мамин гостинец какой-то колбаской Моздокского производства.
Но и во мне уже проснулось упрямство:
— Винтер! Сколько дней может храниться варёная колбаса?
Такой гражданско-бытовой мелочи боевой разведчик не знал.
— А сколько дней ехала мама из Ленинграда до Моздока?
Увы, но и эта информация отсутствовала.
— Так вот! — заявил я бескомпромиссным тоном. — Если б эта колбаса везлась из дома, то она давным-давно протухла! Правильно я говорю? А поскольку она ещё свежая, то значит произведена где-то поблизости!
— Да её мама покупала! — пробурчал всё тот же Винт. — Понимаете? Ма-ма!
Его настырность уже начала меня раздражать. Лично я бы никогда не стал зацикливаться на подобных мелочах. Ну, подумаешь!.. Три солдатских командира съели три кружка варёной колбасы.
— «Ленинградцы! Дети мои!» — я даже поднял правую руку, чтобы ещё раз прорекламировать Моздокский мясокомбинат.
Но мне и тут не дали договорить. То ли их в детстве не заставляли заучивать наизусть это знаменитое стихотворение прославленного киргизского поэта, обратившегося в годы войны непосредственно к блокадному городу. То ли некоторые личности не желали
— Мы не ленинградцы! — громко возразил мне Винтер.
Я понял в чём же дело. Ему, видите ли, не понравилось то, каким эпитетом я их одарил.
— А кто же вы? — спросил я, чуть усмехаясь.
— Мы — питерцы! — гордо заявил всё тот же адвокат.
— Кто-кто? Пидерцы?!
Я даже чуть наклонил голову в его сторону… И даже приложил раскрытую ладонь к правому уху… Но, как оказалось, и только что произнесённой фразы было предостаточно… Представители волгоградских степей засмеялись вразнобой… Даже кто-то из жителей града на Неве не смог удержаться от полуулыбки… И, пожалуй, только один боец заскрежетал своими зубками… Но я тут же подумал, что у семейства Винтеров обязательно найдётся какой-нибудь родственник-дантист. Ну, или хотя бы стоматолог.
— Ну, ладно! — произнёс я умиротворённым тоном. — Я пошутил.
— Знаем мы ваши шуточки! — откликнулся солдат Андрей Викторович.
Но больше он не проронил ни слова. Наверное, полностью исчерпал всю свою злость.
А спустя минуту бойцы рассказывали мне все те новости, которые они узнали из писем и записок.
— Да этот придурок Вэнс во всём виноват! — возмущался Лагуткин. — Он после нашего отъезда в Моздок всем нашим родокам письма отправил!.. Мы-то не хотели их беспокоить!.. У меня же одна бабушка! И нафига ей знать, что я на войну поехал?!.. А этот!..
— Ну, и чего? — спросил я, уже предчувствуя дальнейшие действия всполошившихся родителей. — Тревогу объявили?!
В своих ожиданиях я нисколечко не обманулся…
— Они ещё там, то есть в Питере собрались в одну кучу! Созвонились, договорились и приехали всем скопом. Сначала в Ростов. Но нас там уже нет! И они поехали в Моздок! Нашли этот аэродром. Пешком дошли до расположения бригады и там им говорят, что мы сейчас в Грозном! Каково, А?! Там их и начали отпаивать валерьянкой… А потом наши мамаши захотели и сюда приехать! Пришли к комбригу и потребовали машину или вертолёт!
Под всеобщий смех разведчиков рассказ о злоключениях взволновавшихся родителей продолжился всё в том же духе… То есть с доброй иронией и ещё каким-то неосознанно-приятным чувством.
— Ну, а комбриг им говорит, что всё у нас тут нормально! Сидим в этом аэропорту Северный, досматриваем пассажиров… По ночам никуда не ходим… Скоро должны приехать обратно… Ну, и так далее… Наши мамаши ему поверили… И уехали обратно. Но гостинцы всё же передали.
И всё равно… Невзирая на то, что их родители уже уехали в свой далёкий город Санкт-Петербург тире Ленинград тире Питер… Не смотря на то, что мы тут невзначай съели чуть ли не полбатона варёной колбасы… И независимо от того, что мы уже успели уничтожить практически все продуктовые подарки… И всё равно… Всем нам было очень приятно и тепло. Потому что о нас помнили и беспокоились… А ещё нас ждали обратно!.. Живых и невредимых! Целых и не подстреленных!