Былой войны разрозненные строки
Шрифт:
Все советские города начинались с барачных поселков. Пригороды западных городов поражали отсутствием времянок. На окраине города стояли длинные четырехэтажные дома с множеством подъездов. Изгибалась улица изгибался и дом. Отдельная (!) двухкомнатная квартира, по существу более чем скромная, показалась уютной. Неприятно удивил совмещенный санузел. Работавший в Доме Офицеров консерваторский профессор Гудериан, не забывавший, представляясь, предупредить, на всякий случай, что он не брат «того Гудериана» знаменитого танкового генерала, с сожалением посмотрел на меня и сказал: «Герр капитан! У нас считалось неприличным пойти в гости к человеку, который живет в двухкомнатной квартире…»
Центр
Чугунная!
Старшее поколение прибалтов хорошо знало русский язык. Это был государственный язык царской России.
Встречали нас поначалу хорошо по крайней мере, так казалось.
Бабьим летом сорок четвертого, когда исход войны был предрешен, как-то обступила нас группа крестьян: Как же так получилось? Такая огромная страна, такая могучая Красная Армия?…
Так вероломно и внезапно!
Как внезапно? А мы говорили вашим командирам, что в воскресенье здесь будут немцы! (22 июня, в день начала войны, было воскресенье.)
Мне показалось, что я схожу с ума!
Как: говорили нашим командирам, что в воскресенье здесь БУДУТ немцы. Не «начнется война», а БУДУТ! Они знали. А мы нет?
Значит и не внезапно и не вероломно?
Это было сильнейшей травмой. Понадобились годы, чтобы боль и горечь ушли вглубь.
Впрочем, и Жуков писал, что о Зорге он узнал после войны.
Мы тем более.
Мне повезло. Я не попал в плен.
Не было бы ни этой книги, ни меня.
Все послевоенные годы не дает покоя мысль о военнопленных. Из почти пяти миллионов советских военнопленных около четырех миллионов пленные 41-го года. Из-за бездарности командования, ошибок и неразберихи (лучшие военные кадры были истреблены в 1937–38 гг.) целые армии были окружены и попали в плен. Многие и сдались, перейдя на сторону врага, но основная масса была захвачена. Приказом Сталина № 270 от 16 августа, менее чем через два месяца после начала войны, все пленные были объявлены изменниками родины. Их судьба трагична. Более половины из них были уничтожены или умерли от голода в плену, а вернувшиеся должны были пройти через лагеря НКВД.
Вот судьба одного из них, которого я хорошо знал.
В ноябре 1940 года Худойкула Мукумова призвали в пехоту, выдали пятизарядную, еще николаевскую винтовку и начались занятия. Красноармейцы строили на берегу Днестра доты, рыли вдоль берега траншеи, противотанковые рвы.
22 июня в четыре часа утра немцы бомбили Могилев-Подольский. Полк находился в летних лагерях. По тревоге разобрали винтовки, противогазы. Политрук бодро сказал: «Завтра в восемь часов утра будем пить чай в Берлине». Худойкул удивился: «Разве до Берлина так близко?…»
Но наступали не мы, а немцы. Лейтенант сказал: «Полк отступает, чтобы дать ему отойти, надо уничтожить минометы: 3а мной!» показал,
Километрах в двухстах за Могилев-Подольским налетела авиация. Уберечься не удалось. Осколок попал в живот. На счастье медсанбат оказался недалеко, быстро прооперировали. Было голодно. Санбат располагался в колхозной конюшне, раненые обдирали убитых лошадей, варили и ели. Через несколько дней швы сняли. В ту же ночь немецкие самолеты бомбили медсанбат, следом появились танки и пехота. Легкораненые и медперсонал разбежались. Попробовал и Худойкул. Не смог. Он и еще один русский солдат, Василий, попали в плен. Было 11 ноября 1941 года.
Колонну пленных гнали несколько дней почти без отдыха. Есть не давали. В деревнях местные жители старались хоть чем-то помочь, подкормить. Подойти близко к колонне не разрешали. Издали бросали бутылки с молоком, вареные яйца, картошку, но и это не всегда удавалось: конвой начинал стрелять. И не в воздух, а по людям…
В районе города Тульчин полдня отдыхали в степи за колючей проволокой. Есть и пить не давали и здесь. Некоторые не выдерживали, бросались на проволоку. Снова построили колонну, кто не смог идти — пристрелили… По пути срывали росшие по обочинам дороги колючки и ели. Но вскоре и они остались под снегом… Так добрались до Винницкого лагеря. Здесь впервые стали «кормить». В одиннадцать часов утра на весь день давали по половнику баланды. И все. Хлеба ни крошки. У большинства пленных никакой посуды не было. Худойкул брал это варево в пилотку, стараясь не расплескать, не пролить, успеть выпить. Где там Отходи! И бьют кнутом.
После раздачи баланды погнали на станцию. Погрузили в вагоны, хотя «погрузкой» это можно было назвать едва ли: заталкивали в теплушки, как мешки. Набили так, что можно было только стоять. Ему повезло, попал в угол, а то бы задохнулся, как многие его товарищи. Двери не открывались. Живые ехали вперемежку с мертвыми. Вагон был обварен железной решеткой, да так густо, что и кулак не просунешь, и нет сил разогнуть. Один из пленных проскреб ногтем! дырку в крыше, но и там оказалась решетка…
Разгрузились в поле под Бердичевом. Из вагонов вынесли человек двести умерших. Живым приказали их похоронить, но некоторые настолько ослабели, что не могли этого сделать, их расстреляли из пулемета рядом с трупами.
Наступила зима. Немцы собираются у костров, сидят, греются, курят. Пленные под открытым небом. Большая яма от удобрений, с остатками селитры, полна мертвецов, они разлагаются. Каждый день яма пополняется десятками новых трупов. Ботинки у Худойкула развалились, обмотки потерял, шинели нет, весь в грязи, во вшах, волосы отросли до плеч. Подошел товарищ, грузин. Посмотрели друг на друга и заплакали.
Часов в одиннадцать ночи увидели, как двое пленных подошли к ограде и стали копать. Рыли ногтями. Часа через два подкоп был готов. Пленные разделись догола, чтобы не зацепиться за проволоку одеждой, и полезли в лаз. Худойкул сказал грузину: «Что будем делать? Они ушли. У тебя силенка есть? Давай ты, потом я, ответил грузин. Все равно умирать.» А лаз уже наполнился водой. Худойкул быстро разделся и полез. Чуть не захлебнулся. Грузин, видимо, замешкался. Поднялась тревога, стрельба, взлетели ракеты. Худойкул кинулся в болото, лежал в ледяной воде, ждал, затем вскочил и снова бежать.