Быть чеченцем: Мир и война глазами школьников
Шрифт:
А В СОЧИНЕНИЯХ ВСЕ НЕ ТАК
Наши источники не оставляют сомнений в том, что этническая и конфессиональная трактовки конфликта являются очень распространенными и, видимо, все более широкими. Но они же и, в частности, сочинения показывают, что в самой зоне конфликта такая простая интерпретация не работает — сплошь и рядом не работает. Ценность сочинений и их отличие от ходячих мнений как раз в том, что они представляют эту действительность совсем не так.
Во многих сочинениях линия вражды проходит не между этносами. Даже граница так называемого боевого соприкосновения разделяет не собственно русских и чеченцев, а «федералов» и «боевиков». Известно, что в федеральных войсках служат люди разных национальностей, известно — в том числе
Вооруженные люди против невооруженных– вот одна из самых напряженных линий интерпретаций, присутствующих в сочинениях. На этом рубеже совершаются основные трагедии, здесь попираются базовые законы межчеловеческих отношений, прежде всего здесь нарушаются принятые международным сообществом правила ведения войны, обращения с мирным населением, обращения с пленными. Отсюда — самые страшные рассказы о происходящем в Чечне.
Еще одна из линий интерпретации конфликта, представленная во многих сочинениях, — историческая. Действия русских войск в XIX веке (обычно об этом говорят как о действиях генерала Ермолова) и сопротивление им вайнахов не забыты чеченской национальной традицией. Русское массовое историческое сознание также начинает обращаться к причинам вражды, коренящимся в прошлом. Обе стороны хотят видеть в истории безусловное объяснение сегодняшней ситуации. Для ведущих аргументацию от чеченской стороны как страдательной картина ясна: все дело в том, что Российская империя пыталась нас завоевать. Ей это не удавалось сделать в течение долгого времени, а теперь не удается удержать завоеванное. Чеченская сторона тогда всего лишь билась за независимость, сейчас продолжает эту борьбу, и реванш — вполне вероятный исход.
Трактовка всей этой истории войн как войн колониальных со стороны Российской империи, СССР и далее РФ, а действий чеченской стороны — как национально-освободительного движения, наверное, была бы одной из самых сильных и непротиворечивых. В той мере, в какой исторические роли колонизатора и борца за национальную независимость остаются контрастно окрашенными в соответственно только черный и только белый цвет, действенны и выводы из такого представления истории.
Но современность показывает, что эта простая ценностная раскраска все меньше устраивает людей, пытающихся разобраться в истории и современности. Не говоря о том, что колонизуемые народы соглашаются перенимать у колонизаторов множество культурных черт, а то и самое идентичность, национально-освободительная борьба ввиду имманентной логики насилия превращается в самоценное существование воюющих за счет этой войны. При таком обороте дела достижение изначально поставленных целей бессознательно отодвигается, а то и становится ненужным. Борьба становится важнее победы.
Вырождение партизанских освободительных армий в ватаги лесных разбойников случалось в человеческой истории несчетное число раз. Не реже происходит превращение таких армий в инструмент политики третьих сил, не имеющих никакого интереса в том, чтобы эти армии победили, но заинтересованных в том, чтобы они продолжали воевать и связывать руки «колонизатору».
Элементы таких перспектив неоднократно отмечались применительно к истории действий России на Кавказе. Сказать это — не значит оправдать эти действия. Не нам и не на этих страницах творить исторический суд. Сказанное лишь помогает понять, почему даже те авторы сочинений, которые привлекают достаточно обширный исторический материал, не получают в итоге выводов, убедительность которых была бы абсолютной даже для их соотечественников. На соседних страницах оказываются, с одной стороны, мысли о том, что преступления колонизаторов не могут быть прощены и, значит, нынешняя борьба не может закончиться иначе, как победой борцов за независимость, и, с другой стороны, мысли о том, что самый главный интерес чеченского народа — перейти как можно скорее к мирной жизни, отставив политические условия.
Примечательно, что симметричная ситуация складывается с русским историческим дискурсом. Реальных знаний об истории Кавказа в российском массовом сознании очень мало, но это не мешает
Неким глухим образом российское массовое сознание принимает тот факт, что «Чечня хочет отложиться». В период первой чеченской войны преобладала позиция вроде «ну и пускай уходит». Напомним, что именно так складывалась общественное мнение России в конце 1980-х — начале 1990-х в отношении республик Прибалтики. Такое мнение ни тогда, ни в 1995 году не означало уважения прав народов на самоопределение, а выражало своего рода имперскую гордость/обиду. (Но под влиянием разных факторов, не в последнюю очередь — заверений различных начальников о том, что военная победа в Чечне или уже одержана, или не за горами, — эта готовность «отпустить» Чечню сошла на нет.)
Наряду с этим в массовом сознании (и в высказываниях некоторых политиков — его выразителей) рассматривались и другие решения — от сбрасывания на Чечню атомных и подобных бомб до окружения ее территории непроницаемым кордоном. Рассматривались и действия вроде депортации. Все эти варианты «озвучивали» участники проводившихся нами групповых дискуссий. Общим для них чувством была не лютая ненависть к чеченцам, как можно было бы подумать, слыша о готовности применять средства массового уничтожения. Это было желание любым способом избавиться от всего комплекса тягостных чувств — собственной неправоты, вины, наконец, позора — рождаемых в связи с конфликтом в Чечне и полным отсутствие надежды сделать это цивилизованными, человеческими средствами. Надо подчеркнуть, что в этой драме российского сознания драме чеченской места просто нет. Поэтому, каким образом будет достигнуто это «окончательное решение чеченского вопроса», массовому сознанию по главному счету неважно. В этом смысле вариант мирного представления независимости не так сильно отличается от решительного военного одоления, а вариант «отгораживания» — от депортации. Как сложится судьба чеченцев, в этом дискурсе вообще не рассматривается.
Но если подходить со стороны цены, которую платит своя сторона, то разница исходов видится отчетливо. Пока во второй чеченской войне федеральные войска быстро продвигались по равнине, не неся потерь, большинство россиян — и мужчин и женщин — выступали за продолжение военных действий. Когда блиц-война не удалась, женская часть общества стала выступать за переговоры. Матери и те, кто себя отождествлял с ними, выступали с требованием: «Пусть не убивают наших мальчиков» (изредка говорилось, что не должны гибнуть и «мирные жители»). С течением времени стали менять свою точку зрения и мужчины.
В итоге уже длительное время среди россиян преобладает мнение, что в Чечне надо не продолжать военные действия, а перейти к переговорам. По состоянию на август 2004 года преобладание было троекратным: 21 % респондентов выступали за продолжение боевых действий, 68 % — за то, чтобы начать мирные переговоры.
ДЕПОРТАЦИЯ ТОГДА И ТЕПЕРЬ
Часть трагического исторического наследия чеченцев связана с депортацией. Чуть ли не в половине сочинений эта история сделана предметом изложения и рассмотрения.