Быть единственной
Шрифт:
– Смотри, какой ты у меня ладный, хороший… Что тебе в ней? Забудь ты ее!
– Это легко сказать… – Вадик отстранился от нее, вздохнул. – Я уж к ней и так и эдак…
– А она чего? – осторожно спросила Маша.
– Не надо мне никого, говорит, сама проживу, без мужиков. Я бы понял, если бы она замужем была, дети там… А то – никого ей не надо. Вот что обидно. Будто я еще меньше, чем никто…
Маша ехидно хмыкнула: ох и глупенький же ты! Поверил… «Никого»! Да накручивает она ему, хочет покрепче привязать… Ох, бедный сыночка! Хорошо, что Вадик не видел Машиного лица – опять пялился на черноту за кухонным
– А с начальством она… как? По-другому, да? «Не хочу, не надо»! Да?
– Сплетни это, – нехотя возразил Вадик.
– Ну конечно! Как бы не так!
– Я знаю, мам. Завидуют, что красивая, вот и льют грязь.
– Да уж было б там чему завидовать. «Красивая»! Видимость одна.
– Это пустой разговор, мам. Все как есть, так и есть. Чаю дашь?
Маша налила ему чаю и дальше расспрашивать не стала. Вадик молча посидел над пустым стаканом и ушел к себе. А Маша, перемывая посуду, размышляла об услышанном.
Нет, до конца она этому не поверила. Чтоб бабе, пусть бы и интересной, никто не нужен был – ох, врала бы ты, Феоктистова, получше! Просто шофер-механик тебе, красуле в норках, не по чину, а начальнички отстрелялись на тебе в охотку да к законным женам под бочок! А, не так, скажешь? Вот и болтаешься, как дерьмо в проруби… Сколько таких красивых до образованных так и остались в вековухах или повыскакивали за разведенных да алиментщиков? Все перебирали-пересматривали да доперебирались. А дурненькие – те вот не гнушались. Первого, кому не свезло рядом притормозить, того – цоп! – и в ЗАГС. Вот и пристроились. Как Маша в свое время. А красивые… Те так и не попробовали мужниного-то, своего, законного… Все чужими, случайными перебивались, а то и вовсе одни были.
Однако расслабляться Маше, наученной горьким опытом с женитьбой старшего сына, было нельзя. Эта Галька, которая, кажись, была даже чуть старше Вадика, может в одночасье сообразить, что Машин сынок – последний ее шанс устроиться, и, не приведи господь, изменит свое к нему отношение… И тогда не минешь принимать в дом тасканную по начальничьим диванам проститутку… Ох, вот страмота-то была бы Маше, хоть брошенке, но честной бабе!
Маша очень похвалила себя за это дальновидное умозаключение. Эта Феоктистова с течением времени могла стать куда как опаснее, нежели сейчас, и глаз с нее спускать было нельзя. И ведь есть Бог на небесах, а?! Как Маше выгорело – подменить Клавку так кстати и распознать эту историю. Впору Клавдии коробку конфет дарить… Хотя нет, перебьется. Чести много.
Так что домашняя жизнь у Маши как бы замерла в каком-то малоприятном, студенистом состоянии, но и это было неплохо. Хуже было то, что матушку-Расею сотрясали несуразные нововведения. Например, кооперативы, соблазнявшие простой люд своей пятихаткой – пятисотрублевым ежемесячным заработком. Он, как некое умственное несварение, морочил душу работягам, которым теперь не хватало на опохмел даже не денег, а самой водки. А потом в три раза подскочили цены на продукты. И у них в сельпо впервые за много месяцев появилась свежая, не слоившаяся водопроводной водой сметана и – впервые за много лет! – розовая, маложирная ветчина… Но! Сметану по тридцать семь рубликов, сказывают, выкинули почти всю, а начавшую зеленеть ветчинку с трудом продали по половинной цене.
В том кафе, откуда к Маше капали хоть и небольшие, но верные деньги, который месяц было грустное, какое-то кладбищенское затишье. Проезжие не могли платить столько, сколько надо, чтобы предприятию
На заводе у Маши тоже произошли перемены. Пожилых рабочих увольняли пачками, без пощады: мол, у вас хоть пенсия какая-никакая есть, а молодым куда деться? А под расчет получите этими, как их… акциями… Аргумент это был слабый – по акциям ничего не платили, поскольку заказов на продукцию не было, а пенсии, чего уж при советской власти даже представить себе нельзя было, стали задерживать на два-три месяца. А когда ее все-таки давали, внушительной по старым меркам суммой, купить на нее ничего существенного было нельзя, поскольку цены росли быстрее всех пенсий.
К счастью, сокращения Маши не коснулись – приняли во внимание, что давно работает. А Вадик, чтобы им сводить концы с концами, устроился еще и в кооператив по ремонту автомобилей. К основной работе его особенно не привлекали и терпели его отлучки – а как иначе, если денег не давали уже с зимы? Вот и перебивались Маша с Вадиком как могли, благо урожая с огорода никто не отменял, и картошка, счастливо не подверженная инфляции, росла на нем так же, как при Сталине и Брежневе. Только Маше, которой уже перевалило за шестьдесят, намного труднее было ее обихаживать, вскапывать-полоть…
Так они с Вадиком продержались два года.
Светлую радость Маше доставило известие, что с окончанием советской власти, которую Маша в целом любила, без работы и положения осталась ее врагиня Зойка, эта Володечкина «жена». Помыкавшись на одной, маленькой и неустойчивой, мужниной зарплате втроем, Зойка стала челноком.
– … Это как же?! – опешила Маша, когда услышала новость от Вадика.
– А так. Она еще с двумя женщинами ездит в Польшу…
– Куда-куда?! – еще больше испугалась Маша, для которой даже братская социалистическая Болгария была страшной заграницей, полной коварных шпионов и кровожадных диверсантов.
– В Польшу… Набирают там сумками всякую дребедень типа блузок, колготок и едут назад. Продают на рынке. Вроде у них сейчас полегчало с деньжатами-то.
Маша догадывалась, что Вадик втихаря от нее помогает семье брата, и очень переживала, что эти его «жена» и «дочь» объедают несчастного Володечку. Ну вот, хоть теперь польза от «этой»… Только не блузками она торгует, ой нет… Не блузками!
А со временем Маша стала замечать, что Вадик вроде бы стал отходить от этой своей любовной тоски, прикупил пару ярких рубашек, красную с синим дутую майским шариком куртку. Стал чаще задерживаться на работе или отлучаться по вечерам. Шел ему уже тридцать третий год, а выглядел он мальчишкой. Что значит, при маме-то живет, на всем готовом… Все мальчик да мальчик… То, что сын всерьез загуляет, женится, Маша уже почти не опасалась – невест приличных и так не шибко было, а уж сейчас перевелись вовсе. Либо незамужние да вдрызг потасканные – клейма ставить негде, либо разведенки с детьми – содержи вот их, чужих, кому надо…