Быть Хокингом

Хокинг Джейн

Нас проводили в блок интенсивной терапии, где лежал Стивен, тихий и недвижимый, погруженный в коматозный сон. Маска закрывала рот и нос, а трубки и провода, прикрепленные к разным частям тела, торчали во все стороны.

Как только ворота открылись, мы загрузили вещи в машину и на полной скорости помчались через всю Европу в Женеву. Сотни километров немецких полей и пастбищ пронеслись мимо нас как в бреду на пути к швейцарской границе. К счастью, в Германии не действует ограничение скорости. Мы остановились на границе, чтобы дети могли перекусить (у меня не было и мысли о еде), а потом снова неслись вдоль берегов возмутительно спокойных голубых озер: Невшательского, а затем Женевского. Мы почти не разговаривали: каждый пытался разобраться в своих запутанных мыслях. Даже дети притихли на заднем сиденье автомобиля. Женева выглядела ослепительно в ярких лучах солнца, но нам было не до того; у нас была только одна цель – попасть

в больницу Кантональ, где нас ожидала суровая правда жизни или смерти. Навигационные способности Джонатана и мои лингвистические навыки привели нас к больничному комплексу с белым безупречным фасадом и оборудованными по последнему слову техники обеззараженными помещениями. Нас проводили в блок интенсивной терапии, где лежал Стивен, тихий и недвижимый, погруженный в коматозный сон. Маска закрывала рот и нос, а трубки и провода, прикрепленные к разным частям тела, торчали во все стороны; на мониторе можно было наблюдать бесконечный танец светящихся зеленых и белых волнистых линий, которые означали, что он изо всех сил борется, чтобы сохранить свое превосходство над своим старым врагом, смертью. Он был жив.

Дежурный медицинский персонал оказал мне холодный прием. «Сколько лет назад вы в последний раз видели мужа?» – спросили меня без всякого сочувствия. Они думали, что мы со Стивеном живем отдельно и что мне неизвестно о состоянии его здоровья. Их поразило то, что мы ненадолго расстались лишь на прошлой неделе. «Почему вы позволяете ему путешествовать в таком состоянии?» – непонимающе спрашивали они; его неосторожность входила в противоречие с их медицинской склонностью перестраховываться. Я не смогла дать сколько-нибудь вразумительный ответ, хотя какое-то время бормотала привычные фразы о неукротимой храбрости Стивена, о его непререкаемом научном авторитете и так далее и тому подобное – рассказ был мне не под силу в моем истощенном эмоциональном состоянии, да и в любом случае в него никто не поверил. Они поняли, что от меня мало толку, и наконец поведали нам сокращенную версию произошедшего.

Видимо, кашель Стивена усилился после его прибытия в Женеву. Возможно, его спутники посчитали это ненормальным, так как не знали, что он кашляет уже давно, не живя с ним под одной крышей. К его раздражению, они вызвали врача. После нескольких часов споров врач настоял, что Стивену нужно лечь в больницу. Там ему диагностировали пневмонию и, посовещавшись, подключили к аппарату жизнеобеспечения. На самом деле он не впал в кому, как сказала секретарша. Ему вкололи лекарство, чтобы обеспечить подачу антибиотиков и питания через различные каналы, и подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. В данный момент ему ничто не угрожало, так как все его функции регулировались машинами. Я понимала, что сбылся худший из его кошмаров: власть над его судьбой захватили незнакомые люди, которые даже не знали, кем он является.

В Ферне-Вольтер нас с облегчением встретили потерянные студенты, медсестры и секретарша: в отсутствии ключевого игрока они не понимали, как им быть, и находились в состоянии тихого шока. Действительно, пока Стивен лежал под действием наркотика, они оставались не у дел. Тем не менее в последующие дни, когда я окунулась в водоворот организационных, эмоциональных и этических проблем, они придумали себе новые роли, с которыми весьма эффективно справлялись. Студенты ходили за покупками и занимались приготовлением пищи, медсестры заботились о детях и брали их на загородные прогулки – у них ведь были летние каникулы, – а Лаура поддерживала связь с Кембриджем и ЦЕРНом, решая проблемы, связанные с финансами и страхованием. Новость стала тяжелым ударом для родственников Стивена, особенно для его матери. Ее муж уже был инвалидом, и вот теперь жизнь ее сына оказалась под угрозой. Мы каждый день разговаривали по телефону, она держалась сочувственно и уравновешенно. Она не была склонна предаваться скорби; вероятно, к этому моменту мысль о смерти Стивена уже стала для нее привычной. У меня захватывало дух при мысли, что три поколения мужчин из семьи Хокинг одновременно были в опасности, находясь в разных частях мира: старый и больной Фрэнк в их с Изабель новом маленьком доме в Бедфордшире; Стивен в критическом состоянии в Женеве; Роберт в его рискованном походе. Хорошо еще, что я тогда не знала о том, что его каноэ перевернулось в Северном море у берегов Исландии.

Благополучию Тима – четвертого, самого юного наследника фамилии Хокинг – ничто не угрожало. В его ближайшем будущем была лишь одна проблема – ему следовало как можно скорее вернуться в Англию к моим родителям. Я была слишком занята в Женеве, чтобы иметь возможность присматривать за ним, а медсестры собрались уезжать. У Люси уже имелся собственный паспорт, а Тим все еще был зарегистрирован на мой, поэтому я обратилась в консульство Британии за помощью. Можно было подумать, что должностные лица консульства нарочно препятствуют выезду Тимми. Безучастная темноволосая женщина в консульском бюро бесцеремонно дала мне от ворот поворот после того, как я потратила уйму времени

в ожидании интервью, и даже несмотря на то что я исчерпывающе объяснила суть чрезвычайных обстоятельств. По ее словам, без паспорта у Тима не было ни малейшей надежды на возвращение в Лондон: для этой цели ей потребовалось бы свидетельство о рождении. Я вздохнула. Свидетельство о рождении Тима лежало дома, в гостиной, в королевском комоде, унаследованном Стивеном от бабушки.

Без особой надежды я позвонила на наш домашний номер. К моему удивлению, на том конце раздался голос Ив: само провидение привело ее в дом под предлогом весенней уборки. Она подошла к столу, нашла свидетельство о рождении и отправила его экспресс-почтой в Женеву. Пару дней спустя я торжественно водрузила документ на стол официальной дамы, однако на нее это не произвело ровно никакого впечатления. «Это не то, что нужно, – неприязненно сказала она. – Это краткое свидетельство о рождении, а нам нужно полное – из Сомерсет-Хаус». Я с недоумением уставилась на нее. «И в любом случае, – продолжала она, – есть кое-какие бумаги, которые должен подписать ваш муж». «Я уже вам сказала, – ответила я, стиснув зубы, – что мой муж сейчас в бессознательном и парализованном состоянии на искусственной вентиляции легких в палате интенсивной терапии в госпитале Кантональ. Он не сможет ничего подписать». «Что ж, – тупо продолжала она, – если ваш муж не знает, что вы собираетесь увезти ребенка из страны, то, конечно же, вы не можете получить паспорт для этого ребенка».

Собрав последние крохи терпения, готовая разрыдаться от бессильного гнева, я продолжала умолять ее: «Я всего лишь пытаюсь отправить своего ребенка домой». Она на секунду замолчала и внезапно смягчилась, как будто мои слова наконец-таки дошли до ее мозга. «Если вы можете привести сюда человека, гражданина Великобритании, образованного – пусть это будет учитель, – который подпишет бумаги и принесет фотографии, тогда мы сможем рассмотреть ваш случай», – ответила она. Джонатан, соответствовавший всем этим требованиям (что нас от души позабавило), заполнил и подписал все формы. Мы взяли Тима в фотокабину и научили расписываться. Наконец 13 августа нам выдали полноценный паспорт гражданина Великобритании на имя г-на Т. С. Хокинга; паспорт украшала очаровательно невинная фотография и неумелая угловатая подпись шестилетнего ребенка. Таким образом вооружившись, г-н Т. С. Хокинг улетел домой – бизнес-классом, так как в экономклассе не было мест, – в сопровождении Люси и медсестер и с шиком разместился в доме моих родителей.

В его отсутствие меня порадовал только Роберт, ставший лучом света, озарившим тусклый небосклон Женевы. Бернард Карр, наш верный союзник, вылетел в Женеву на смену отправившимся домой студентам Стивена. Он привез новости о Роберте: мой сын отлично справился с выпускным экзаменом продвинутого академического уровня «А». С таким результатом ему было гарантировано место в Кембридже, в Корпус-Кристиколледже, где учился мой отец и преподавали естествознание.

2. Тонкая нить

Хотя относительно тривиальный вопрос с паспортом Тима решался невероятно долго, в тот период все происходило так беспорядочно, что куда более серьезная проблема, напротив, решилась за считаные секунды. Через два дня после нашего приезда в Женеву доктор, занимающийся случаем Стивена, вызвал меня к себе по срочному вопросу. Он проводил меня в пустую безликую комнату. Поначалу я решила, что он просто хочет поподробнее расспросить меня о фактах исключительной жизни Стивена. Персонал больницы уже удостоверился в том, что Стивен – необычный пациент, а также в том, что он не является жертвой пренебрежения со стороны своей семьи. Уточнив некоторые детали, связанные с феноменальным долголетием Стивена и его самостоятельностью, доктор быстро перешел к сути дела. Вопрос был в том, следует ли персоналу отключить дыхательный аппарат, пока Стивен находится под действием лекарств, или они должны попытаться вывести его из состояния анестезии. Я была шокирована. Вопрос об отключении жизнеобеспечения не рассматривался. Какой бесславный конец для героя, мужественного борца за жизнь! Какое пренебрежение к тому, что было нашей, моей целью! Мой ответ не заставил себя ждать. Мне не требовалось его обдумывать или с кем-то советоваться, потому что другого ответа быть не могло.

«Стивен должен жить. Нужно его вывести из-под действия анестетика», – ответила я. Доктор стал объяснять всю сложность мероприятий, которые за этим последуют. Стивен не сможет самостоятельно дышать, и, как только он окрепнет, нужно будет сделать операцию трахеотомии. Это единственный способ обеспечить ему дыхание без аппарата, поскольку так можно обойти сверхчувствительную часть горла, которая доставляла ему столько беспокойства. Технические особенности трахеостомы, отверстия в горле под голосовыми связками, потребуют постоянной профессиональной заботы. Я не особенно вслушивалась в этот мрачный, пусть даже и реалистичный, прогноз. Я не сомневалась в своем решении. Главным оставалось то, что Стивен был жив и будет жить, пока это хоть в какой-то мере зависит от меня.