Бюро темных дел
Шрифт:
– Благодарю за ценную информацию, – бросил он по пути, уже из другого конца библиотеки. – Я отправляюсь в редакцию «Глобуса». Камин, коньяк и сигары в вашем распоряжении. Когда соберетесь уходить, позовите привратника – у него есть дубликаты ключей, он запрет за вами квартиру.
Видок, ожидая, когда хлопнет входная дверь, расплылся в довольной улыбке. Затем налил себе еще коньяка, выбрал новую сигару из дорогого ларца с инкрустацией, раскурил ее со всей тщательностью и блаженно выпустил облако дыма, откинувшись на спинку кресла. «Ах, молодость! И где мои двадцать лет?» – мелькнуло у него в голове.
Валантен, покинув свои апартаменты, бросился искать фиакр, чтобы поскорее отправиться на правый берег. Был вечер пятницы, не пробило еще и семи часов – если повезет, большинство редакторов
Осень гасила последние желто-алые всполохи листвы на деревьях. Со вчерашнего вечера в Париже установилась пасмурная дождливая погода. В этот довольно поздний час улицы уже опустели. Редкие прохожие, попадавшиеся инспектору на пути, спешили по домам, кутаясь в теплые пальто. На площади Сен-Сюльпис бригада рабочих меняла старые масляные фонари с двумя фитилями на современные, газовые, с пятью светильниками. Люди, вынужденные работать под проливным дождем, угрюмо косились на элегантно одетого Валантена – кто с неприязнью, кто с завистью. Свободный фиакр ему удалось найти только у Дворца пэров на улице Вожирар. Кучер дремал на козлах, накинув на голову вместо капюшона кусок вощеной холстины. Валантену пришлось тряхнуть его за плечо, чтобы разбудить.
На фиакре он доехал до улицы Пти-Шан и попросил высадить его у входа в пассаж Шуазёля. Здесь, в этой крытой галерее, недавно построенной на деньги банкиров Мале и быстро ставшей одним из самых популярных мест у парижан, в бюро под номером семьдесят пять размещалась редакция «Глобуса». Эта ежедневная газета, которой руководил сначала Дюбуа, затем Шарль де Ремюза, стояла в ряду главных печатных органов сопротивления режиму Карла X и открыто выступала против правительства Полиньяка. После июльских событий большинство редакторов, убежденные орлеанисты, покинули газету и многие из них получили в качестве вознаграждения официальные должности при новом режиме. Недолгое время «Глобус» находился на грани закрытия, затем новая дирекция все взяла в свои руки с целью превратить газету в рупор сенсимонизма [59] .
59
Модное в ту пору философское учение, поднимавшее социально-экономические вопросы и провозглашавшее «нравственный индустриализм» и строительство общества, основанного на идее всеобщего братства. Названо по имени его главного теоретика, Клода-Анри де Рувруа де Сен-Симона, скончавшегося в 1825 году. – Примеч. авт.
Не задержавшись ни на секунду для того, чтобы полюбоваться великолепным витражом и мраморными пилястрами, между которыми разместились модные бутики, Валантен широким шагом направился прямиком в редакцию газеты. Там он застал громокипящий улей: в дыму от трубок сновали репортеры богемного вида и деловитые типографские работники. Инспектор остановил одного из них, официально представился и сказал, что ему нужно поговорить с Александром Бертраном. Человек взглянул на него заинтригованно, но без особой враждебности. С тех пор как правительство Луи-Филиппа провозгласило свободу прессы, журналисты по-прежнему относились к полицейским без особого пиетета, но по крайней мере заклятыми врагами их не считали.
К великому облегчению Валантена, сотрудник «Глобуса» в конце концов указал ему на застекленную клетушку в глубине общего редакционного зала. Доктор Бертран уединился там, чтобы немного побыть в относительной тишине – он заканчивал редактуру своего обзора недавних заседаний Академии наук, который нужно было опубликовать в воскресном номере.
Врач оказался человеком за тридцать, с высоким лбом мыслителя, волевыми чертами лица и импозантными завитками-руфлакетами на висках. Одет он был в редингот из толстой шерсти; высокий воротник рубашки поддерживал белый шейный платок, завязанный на несколько узлов. Доктор Бертран нервно скрипел пером по бумаге, явно пытаясь сосредоточиться и хоть как-то отрешиться от долетавшего и сюда гомона.
Когда Валантен вкратце изложил цель своего визита, врач испустил обреченный вздох.
– О горе мне! – возопил он, досадливо отбросив гусиное перо. – Все как сговорились не дать мне ни единого спокойного часа, чтобы закончить статью! Ну и что конкретно вы хотите
– По сути, все, что вы можете рассказать на эту тему, поможет мне продвинуться в расследовании, – сказал Валантен. – Мои познания о животном магнетизме весьма ограничены. Собственно, мне неизвестно почти ничего, кроме самого термина и имени доктора Месмера.
– Тогда давайте начнем с начала. Месмер изучал медицину в Венском университете. В Париж он приехал в тысяча семьсот семьдесят восьмом году, и впереди него примчалась весьма спорная слава целителя. Здесь ему удалось не без успеха внедрить свой неординарный метод лечения и прославиться еще громче. Месмер, видите ли, считал, что в каждом живом организме существует естественная магнетическая сила, которую он называл флюидом, и что болезни обусловлены внутренними закупорками, препятствующими свободной циркуляции флюида внутри тела. Задача врача, стало быть, по Месмеру, состоит в том, чтобы искусственным образом «магнетизировать» больных, усилить флюид и распределить его равномерно. Для этого Месмер использовал магниты, затем начал погружать своих пациентов в чаны с водой, выполнявшие роль аккумуляторов магнетизма. В результате у некоторых его клиентов из высшего общества, подвергнутых такой «банной процедуре», случались настоящие припадки, во время которых они теряли над собой контроль и даже бились в конвульсиях. Новация австрийского доктора расколола медицинский мир на два лагеря: одни видели в Месмере обыкновенного шарлатана, другие, наоборот, считали, что он совершил революцию в медицине.
– А кем он был на самом деле?
– Как всегда, истина находится где-то посередине. Ошибка венского врача состояла в том, что он с завидным упорством обосновывал свои лечебные практики спорным с точки зрения физики и биологии тезисом о существовании пресловутого магнетического флюида. Это и стало причиной его разногласий в тысяча семьсот восемьдесят четвертом году с Академией наук и Королевским медицинским обществом. В конце концов, устав сражаться со скептиками, Месмер вынужден был вернуться на родину. Но к тому времени один из верных последователей венского магнетизёра, маркиз де Пюисегюр, уже усовершенствовал его теоретическую базу. Пюисегюр первым заявил, что положительные результаты, полученные при лечении некоторых болезней магнитами, связаны с тем, что пациенты погружались в неведомое доселе состояние сознания, названное им «магнетический сон».
Валантен вздрогнул.
– Речь идет о какой-то форме лунатизма? – спросил он.
– Не совсем так, хотя эти состояния похожи! – живо отреагировал доктор Бертран, который уже как будто забыл о своем незаконченном обзоре для «Глобуса» и мало-помалу увлекся лекцией о магнетизме. – Я сам годами изучал эти феномены и посвятил им множество научных работ [60] . В итоге я пришел к выводу, что магнетический флюид не более чем фикция. Зато я понял также, что некоторые методы психологического воздействия, применявшиеся Месмером и впоследствии доработанные Пюисегюром, могут оказаться действенными средствами лечения, особенно для снятия определенных видов боли. И по моему убеждению, их эффективность объясняется тем, что человек в процессе этой особой терапии пребывает в некоего рода бессознательном состоянии, когда воображение и внушение играют важную роль.
60
Прежде всего можно назвать «Трактат о лунатизме и различных его модификациях» (1823), «О животном магнетизме во Франции и суждении о нем различных научных обществ» (1826), «Об экстазе» (1829). – Примеч. авт.
– Вы хотите сказать, что человека можно сподвигнуть на неосознанные действия, в которых он будет руководствоваться только чувствами?
– Берите выше. Я много лет поддерживаю переписку с теми европейскими врачами, кто в своих практиках более или менее открыто опирается на работы доктора Месмера. Самые заметные среди них – португальский священник, аббат Фариа, и швейцарский магнетизёр по фамилии Лафонтен. Они оба погружают своих пациентов в некий сон наяву и в процессе этого погружения не только оказывают влияние на их чувства, но и внушают их разуму определенные действия. Самое удивительное, что, проснувшись, эти люди ничего не помнят о поступках, совершенных ими независимо от своей воли.