Бывшая моего брата. Я ненавижу ее...

Ройс Мэри

Останавливаюсь возле урны и только сейчас обращаю внимание, как сильно сжимаю ручку от упаковки торта. И, не задумываясь, выкидываю коробку в мусор, оставляя на ладони призрачный жгучий след.

Это все, на что я мог рассчитывать, направляясь сюда с намерением получить благословение отца и матери. Только, как оказалось, человек вроде меня не заслуживает второго шанса. Может, и так. Но если родители не готовы предоставить его мне, я сделаю это сам.

Я устал убегать. Устал прятаться и искать то, что под силу изменить только мне самому. Я устал скрывать свои чувства к Алевтине как какой-то грязный секрет. Она больше не такая. Не грязная.

И не секрет. А тот факт, что внутри Алевтины развивается мой ребенок, дает мне полное право послать всех к чертям и начать все сначала. Именно то, что она и сама мне предложила, а я не смог принять и решиться сделать шаг. Тогда не смог. Но мне предоставили время подумать, оставив в напоминание разорванные трусики. И игнор.

Этого оказалось достаточно.

Достаточно, чтобы понять, насколько я действительно нуждаюсь в этой девушке. И, как бы там ни было, позволить себе любить эту девушку кажется самой правильной мыслью за все мое существование. Я хочу ее так сильно. И это желание причиняет мне боль. Желание почувствовать то, в чем я себе отказывал много лет.

Я даже не помню, когда я жил настоящим моментом… до встречи с Алевтиной. Точнее, с ее взрослой версией, которая оказалась раздражающей красной тряпкой для меня. И если той самой ночью, когда ко мне в комнату зашла юная и наивная влюбленная дурочка, я сорвался из-за алкоголя, то сейчас это чисто рациональный выбор. Я бы назвал все это иррациональным, но спорить с очевидными вещами больше нет смысла.

Больше нет.

У каждого из нас есть временной интервал жизни, который мы предпочли бы сжечь, а пепел развеять по ветру. Жаль, что в моем случае это невозможно. Я пытался, правда пытался, но останки тлеющего прошлого не поднимались ветром в воздух, а забивались тяжелой сажей в самый темный угол моего сознания. И больше всего на свете я не любил встречаться с этим лицом к лицу. Но сталкивался каждый раз, когда видел родителей, взгляд которых образовывал в моей груди зияющую дыру. Каждый гребаный раз. В какой-то момент я даже поверил, что, если бы у меня действительно была эта дыра, они бы просто стояли и смотрели с равнодушными лицами, как я истекаю кровью. Я действительно в это верю, потому что мои родители преуспели в ненависти ко мне.

Но сегодня я понял одно. Прошлое должно остаться в прошлом и прекратить быть аргументом в моем настоящем.

Именно поэтому я здесь. Впервые. На могиле брата.

Я сижу на гранитном выступе скамьи, потирая ладони и разглядывая плитку под ногами.

Все еще не осмеливаюсь посмотреть ему в глаза. Рядом стоит бутылка. Но я борюсь с желанием открыть ее. Недавно я уже чуть было не сорвался в то самое ощущение, где нет места ни мыслям, ни чувствам. Свобода и алкоголь. Соблазн вернуться в то состояние был велик. Если бы Алевтина не пришла ко мне той ночью, я бы упал в самое болото. Но она спасла меня от срыва. И я благодарен ей за это. А сейчас я должен сам отказаться от легкого пути. Отказаться притуплять чувства алкоголем. Я хочу поговорить с братом, будучи трезвым. Ему бы это понравилось. Он не переносил пьяных людей.

Глубоко вздохнув, я провожу ладонью по волосам и сжимаю их в кулак. Пытаясь не задохнуться от удушливого смешка.

— Ты бы не одобрил, — сглатываю и, сжав бутылку крепче, отставляю в сторону. — Прости, что принес с собой алкоголь. И вообще… — Качаю головой. — Прости меня за все.

Я ощущаю настолько разрушающую боль, что мои зубы едва ли не крошатся от того, как я их сжимаю.

Запрокидываю

голову и смотрю на звездное небо, совершенно не чувствуя холода осенней ночи.

— У тебя вся жизнь была впереди... — Голос тяжелый, царапающий горло, словно каждое слово это крючок, который я вытаскиваю из себя. Наверное, я мазохист, потому что продолжаю: — Лучшие твои годы. Как ты мог отказаться от всего, что у тебя было?

Что-то ложится на мое плечо, а потом сжимает его, словно пытается поддержать. Кадык дергается. Наверное, я схожу с ума, но, возможно, мне именно это и нужно для разговора с братом. Я тяжело сглатываю и прикрываю глаза, когда слышу его голос.

— Да, наверное, я чертовски облажался. Но не я один, старичок. Свои лучшие годы ты тоже упустил. А их больше не вернуть. Зачем ты занимаешься самоуничтожением? Что тебя так угнетает?

Старичок.

Так он всегда меня называл.

Я задыхаюсь от того, насколько весело звучит его голос в моей голове. Как раньше. Будто он и правда прямо сейчас сидит по левое плечо и улыбается широкой улыбкой. Ему она шла. Всегда веселый и беззаботный, горящий жизнью, словно бенгальский огонь, по крайней мере, таким он был… как же все так изменилось…

Стискиваю край гранитной скамейки до побеления костяшек, а потом провожу рукой по волосам, пытаясь подобрать слова. Но на ум ничего не приходит.

— Я видел родителей.

Желваки на моих скулах напрягаются. Я хочу услышать его голос еще раз.

— Как они?

Больная улыбка растягивает мои губы, и я опускаю голову, отчаянно покачивая ей.

— Не могут забыть тебя.

— Передай им, что у меня все хорошо.

Улыбаюсь, а у самого глаза жжет от тяжести слез, которая давит на веки.

— Ты сам-то как?

— Не знаю. Все изменилось. Вроде все так же, но все изменилось.

— А по мне, ты все тот же ворчливый старик.

Губы натягиваются до боли в скулах, и я не выдерживаю — прыскаю со смеху. Кажется, мы это делаем одновременно.

— Я так скучаю по тебе, — сдавленно выдыхаю и вжимаю ладони в острые выступы за неимением возможности обнять его. — Все бы отдал, чтобы вернуть тебя, — Втягиваю носом воздух и с трудом проглатываю горький ком в горле. — Я так и не смог заменить тебя родителям. — Смеюсь. Так громко, что ловлю себя на истерике. — Заменить, — поджимаю губы и качаю головой. — Разве это возможно вообще… Какой же я идиот, — провожу ладонями по лицу и давлю подушечками пальцев на веки.

— Ты должен простить себя, брат, и жить дальше.

Сжимаю челюсти до зубной боли.

— Думаешь, я не пытался?

— За что ты винишь себя?

— За все, — на одном выдохе.

— Она всегда любила тебя, Хаким. Я видел это.

— Это не давало мне права делать то, что я сделал. Я все испортил. Я виноват перед тобой, Рус. За то, что переспал с твоей любимой девушкой. За то, что исчез. За то, что игнорировал, когда ты так нуждался во мне. За то, что не пришел попрощаться. — Тяжело сглатываю и чувствую вкус слез, которые все же ускользают из моих глаз. Но я раздраженно стираю их с лица. — Если бы ты знал, как я жалею об этом. Все бы отдал, чтобы вернуться и все изменить.