Бывшие. Я до сих пор люблю тебя

Черничная Даша

— Да.

— Надо переделать, — качает головой.

— Я переделала! Семь раз! — взвизгиваю и оседаю на кресло, трясусь, как осиновый лист.

— Я не знаю, что делать, — говорит честно и смотрит на меня так, будто это я виновата во всех грехах этого мира. — А ты что думаешь?

Обнимаю себя за живот.

Мне

девятнадцать. Герману двадцать один.

Это рано для взрослой жизни. Я не готова, но…

— Мне страшно, Герман. Я думала, впереди столько всего! Учеба в универе. Мы на море хотели поехать, помнишь? Я еще не все свои вещи к тебе перевезла. Мы друзей собирались позвать, устроить вечеринку. Но, с другой стороны, это наш ребенок. Ведь мы любим друг друга, Гер. От любви часто рождаются дети.

Титов сглатывает.

— Тами… — смотрит мне в глаза… смотрит как предатель. — Я так не могу.

Слова звучат оглушающе тихо. Убийственно.

Я тоже не могу. Но и убить собственного ребенка точно рука не поднимется

— Ты мне нужен, Гер, — говорю я уже со слезами на глазах, понимая, что зря.

Все впустую. Я уже вижу по его взгляду, что он уйдет.

Глаза Германа тоже становятся влажными. Он качает головой, медленно отступает назад и… уходит.

А я сползаю на пол, закусываю кулак, давлюсь слезами.

В истерику скатиться не успеваю, потому что дверь снова хлопает, и Герман падает на колени передо мной, обхватывает мое мокрое от слез лицо, зацеловывает его.

— Все, все. Я рядом. Не плачь. Все у нас будет. Все будет хорошо.

Хватаю ртом воздух и выныриваю из давно забытого воспоминания, как во сне хватаюсь за живот, но, естественно, там нет никого. Грудь вздымается, горит от недостатка кислорода.

Едва Герман вернулся в квартиру, я обнулила все. Стерла в памяти его ошибку, дала ему еще один шанс, запасной. Авансом.

Он не справился, да, но это уже лирика.

Тогда мы были молоды, импульсивны.

И если девушке проще принять такого рода новость, то молодому, едва вылетевшему из родительского гнезда человеку, еще сложнее.

Нужно нести ответственность за свои поступки. Так говорят старые, умудренные опытом и видавшие жизнь люди.

Я же скажу, что раздавать советы свысока очень просто. Особенно когда это просто мимо проходящий человек. Прошел, осудил, забыл.

А тот, у кого нет фундамента под ногами, у кого одни фантазии в голове, кто сталкивается со сложной и

порой неудобной реальностью, зачастую не готов ни к советам, ни к этой самой реальности.

Герману потребовалось пять минут на осмысление. Именно столько он сидел под дверью квартиры. Уже потом он рассказывал мне, что первым порывом было сбежать.

По факту он и сбежал. Ушел аж на целых пять метров. Дальше не смог. Смотрел на ступеньках в подъезде, но не посмел сделать ни шага.

Я не держу на него зла за это. В конце концов, он вернулся.

— Добрейшего утречка, мамулечка! — мой маленький пони по имени Эмилия забегает в комнату и падает в мою кровать.

— И тебе доброго утра, дочка, — целую ее в нечесаные волосы.

— Мамась, — ластится ко мне, — нажарь блинчиков, а?

— Эми, ты уже в том возрасте, что и сама можешь нажарить себе блинов, ты же в курсе? — щелкаю ее по носу, а сама улыбаюсь.

Все-таки какая же теплая и чуткая девочка получилась у нас с Герой.

Ну ладно, она далеко не всегда такая, может и кусаться, но зачастую попадает чужим.

— У тебя получаются в сто тысяч раз вкуснее! — ага, и глаза делает такие преданные-преданные, сделаешь что угодно ради нее.

— Ты маленькая манипуляторша, — вздыхаю, но улыбка не сходит с лица.

Эми падает на спину и демонически смеется, поднимает ноги и дергает ими в воздухе, взлетает на кровати.

— Ты лучшая, ма!

— Волосы расчеши! — кричу ей вслед.

— Я не знаю, где моя расческа! — бурчит мне в ответ из коридора.

Поднимаюсь с кровати и набрасываю халат.

— У тебя их десять штук! Если не найдешь хоть одну из них и не расчешешься, то я случайно не найду муку и не нажарю блинчиков, — спокойно обещаю ей.

Эми заглядывает ко мне в спальню через секунду:

— Теперь понимаешь, у кого я научилась искусству манипуляции? — играет бровями.

Поднимаю с постели подушку и запуливаю ее в дочь.

— Волосы! Быстро! — что за мода на патлатость у молодежи?

— Слушаюсь и повинуюсь! — прилетает мне.

Блинчики делаем в четыре руки.

Ну как делаем. Я готовлю в две руки, Эми ест двумя руками и подкармливает меня.

— Какие планы на сегодня? — спрашиваю дочь.

— Папа хотел со мной встретиться, что-то обсудить. — Ага. Францию обсудить. — А вечером пойду с подружками в кино.

— Хорошо тебе провести время. Дома быть не позднее девяти, на звонки и сообщения отвечать. Геолокацию не отключать!

— Ну мам! — стонет с набитым ртом. — А ты чем займешься?

— Я хотела прибраться в квартире, а вечером мы с Вовой идем в ресторан.

Эмилия закатывает глаза.

— Не надо так делать, — угрожаю ей лопаткой.

— Мам, он же скучный. Давай лучше со мной и папой день проведешь? Мы хотели на лодке по каналу прокатиться.

— Нет, не могу, — отворачиваюсь от дочери и переворачиваю блинчик.