Бывших не бывает
Шрифт:
– Точно пойдём?
– Вприпрыжку побежим, задом взбрыкивая! И останемся там. И земли под себя брать будем. И выгрызем там такие боярства, что не у всякого князя эдакий удел сыщется. Если живы будем, само собой. Поняли, что Корней с Михайлой задумали?
– Поняли, – протянул Игнат.
– Ни хрена вы ещё не поняли, а потому слушайте. Ми-хайла у себя устроил, что каждый у него хоть в каком деле, но лучше оказывается, и тех лучших он остальных учить ставит. Вот этому пропасть дать нельзя, как бы ни повернулось. Убьют Михайлу
Ответа не последовало, а Говорун продолжил:.
– Теперь что за Болотом делать. Плевать на серебро, плевать на рухлядь, но всех учёных и мастеровых брать живыми! Особливо кузнецов, кто такие мечи и доспехи делать умеет. Ратников хороших по возможности тоже. Про Славку Ката – кнутобойца историю помните?
– Помним.
– Вот! Волхвов, жрецов, попов и вообще кто учёным выглядит – имать и живота на то не щадить. Книги, если найдём, брать все без разбора. И чтобы Фоме ничего из этого не перепало. Уд ему поросячий! Головой ответите!
– А если Фома или ещё кто?
– Мы в походе! – произнёс Лука очень тихо, но таким тоном, что у отца Меркурия по спине побежали мурашки. – За нарушение этого приказа буду не головы рубить – вешать.
– А сами меж собой не перережемся?
– Нет! На святое дело идём – своих выручать. Или мстить, если не удастся. И сотня это понимает. Все, кроме Фомкиных жирдяев. Не будет свары. Всё, поднимайте людей, но без рожка, тихо.
«Начинай храпеть, Макарий, – ты слышал слишком много! И Рыжий тоже услышал в твоих словах слишком много. А ещё больше додумал. И ведь угадал, мать его ети, малака!»
Десятники оказались расторопны. Да и ратникам, видать, не впервой было подниматься так – без сигнала, а от тормошения или пинка товарища. Сотня зашевелилась, разгорелись раздутые костры, забулькало на них варево, а перед священником возник Бурей в своей ипостаси хирургерона.
– Здорово! – обозный старшина ни лба не перекрестил, ни благословения не попросил. – Харитоша, как он спал?
– Добро, – отозвался обозник. – Не стонал, зубами не скрипел, по нужде только раз проснулся, а так всё спал. Верно говорю, батюшка?
– Верно, Харитоша. Здравствуй, кир Серафим.
– Здоровались уже, – буркнул Бурей. – Нога не болит? Жара не чувствуешь?
– Нет.
– А ну-ка сядь!
Отец Меркурий с кряхтением сел. Хоть тело после вчерашних упражнений и закостенело и отзывалось болью на самое малое движение, сесть удалось с первого раза.
– Ха, а ты молодцом! – одобрил обозный старшина. –
Отставной хилиарх с трудом вытянул калеченую ногу. Бурей поймал её своей лапищей, поддёрнул порчину и принялся с помощью Харитоши снимать повязку.
– Гляжу, заживает на тебе как на псе, – одобрительно заметил обозный старшина, закончив осмотр. – Сейчас ещё разок намажу, и как новый будешь. Харитоша, ногу попову деревянную сюда давай!
– Твоими молитвами, кир Серафим, – отозвался священник. – Ты, гляжу, не только добрый воин, но и отменный лекарь.
– Слушай, отче, – Бурей скорчил зверскую рожу. – Засунул бы ты своего кира куда подальше. Зови по-людски Серафимом.
– Спасибо тебе, Серафим!
– Не на чем! На вот, ногу свою цепляй!
Отец Меркурий приладил протез и подивился тому, что он тёплый.
– Спасибо, Харитоша, – священник благодарно кивнул обознику.
– Да не на чем, отче, – замотал пегой бородой Харитоша. – Как же тебе на больное да с мороза? Вот и погрел, но так чтоб кожа, упаси бог, не ссохлась.
– Хрр! Вы ещё поцелуйтесь! – оборвал Бурей. – Ты, отче духовный, копыто своё приладил?
– Да!
– Тогда становись раком, да заголяйся.
– Как?
– Каком кверху! На четыре кости.
– Да имей ты уважение к сану!
– А чего, у попов половины, что ль, поперёк? – притворно удивился Бурей. – Нет? Тогда становись и скидай порты! Лечить буду. Уважение ему! А то тут никто в жизни жопы не видал!
«Господи, спасибо, что не попустил появления тут палатийских нравов! Вот только при чём тут рак?»
– Засупонивайся, – разрешил обозный старшина, закончив лечение. – Сегодня скакать меньше – выдюжишь. Харитоша, помоги ему подняться, а дальше пусть сам расхаживается! Бывай, отче!
Отец Меркурий ухватил протянутую руку, крякнул и оказался на ногах.
– Бывай, отче, недосуг мне, – Харитоша поклонился. – Вон и коней твоих ведут. Пойду я. Благослови только.
Харитоша сложил ладони лодочкой.
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! – священник размашисто перекрестил Харитошу. – Ступай, сын мой, и благодарю тебя.
Надевание доспехов, скорый завтрак и седловка дались отставному хилиарху тяжело. Тело будто одеревенело: ноги не гнулись, руки не слушались, спина не сгибалась.
«Обленился ты, Макарий, в монастыре. Жиром зарос! Всего-то день верхом. А если бы этот день да быстрым маршем, да в полной паноплии, со щитом, с копьём, да по камням, да по жаре, да без воды, да под стрелами? Или под проливным дождём да по колено в грязи? Хорошая пехота должна идти со скоростью медленно рысящей лошади, а ты ползаешь, как беременная лобковая вошь!»
Неизвестно, сколько продолжалось бы такое самоистязание, но прозвучала команда «Садись!». Отец Меркурий с бранью закинул себя в седло.