Бывший. Цена твоей любви
Шрифт:
– Она классная, я тоже хочу такой знак морского волка.
Рассматривал пятнышко, даже пощупал его пальцем. Этого не может быть! Откуда? Как?
Племянник давно крепко спал, а я, запустив пятерню в свои волосы, дёргал их, пытаясь привести мысли в порядок. А они прыгали и скакали, как горные козы по скалам.
Может Мишка быть ребёнком Лиры? Такой вариант не исключён. Я ничего не знаю об их общем прошлом, кроме того, что Борис и Лира были вместе. Брат молчит и не намерен ничего рассказывать. Лира ничего не помнила,
Чем больше я всматривался в лицо спящего малыша, тем больше находил сходства с её братом. Возможно, и с их отцом.
Тёмные волнистые волосы, у нас все были светловолосые, а у Дианы были прямые и чёрные, как ночь. Если раньше я думал, что Мишка пошёл породой в Дианкину родню, черноглазую, с кавказскими корнями, то сейчас отчётливо видел в нём черты брата Лиры.
Прямой греческий носик, форма головы, ушек, линия упрямого подбородка. Даже губы он поджимал, когда был чем-то недоволен или расстроен, точно как Григорий.
В малыше нет ничего от светленькой Лиры, но зато он, уменьшенная во много раз, точная копия её старшего брата!
Так что получается? Лира встречалась с Борисом, родила от него Мишку, потом её пытались убить, а судя по тому, что рассказала птичка, авария была неслучайной, кто-то сбил её и вывез за пределы Москвы. Сбросили с обочины в овраг умирать.
Ребёнка забрали Борис с Дианой и воспитывали, как своего. Отобрали? Иначе зачем им было избавляться от Лира таким чудовищным способом?
Потряс головой, пытаясь уложить мысли в ряд, упорядочить, смириться с пониманием, что мой родной брат – настоящее чудовище. Холодный, беспринципный мерзавец.
Нормальных ножниц в комнате не нашлось. Я кромсал волнистую, мягкую прядь детскими, тупыми. Волосок за волоском, боясь разбудить малыша, и спеша, пока никто не вошёл в спальню. Аккуратно сложил трофей в новенький файлик, найденный на полочке над столом, свернув его в несколько раз, засунул в задний карман джинсов. Очень вовремя, в комнату тихо зашёл Борис.
– Уснул?
– Да. – я стремительно прошёл мимо брата, боясь не сдержаться и прибить его прямо на месте. Ублюдок!
Желание вытрясти из него душу, размазать, вцепиться в безукоризненно отутюженную рубашку и бить его башкой о стену, до крови, до предсмертных хрипов, нестерпимо жгло в груди. До искр в глазах. До кровавой пелены. Мерзавец! Какой же беспринципный, хладнокровный подлец!
Я не стану действовать на эмоциях. Мне нужны железные доказательства. И я добуду их. Уничтожу тварей. Раздавлю, как гнид.
Завтра отвезу документы и вещи Лире и предупрежу Григория об опасности. Если не отпустит певунью со мной, то пускай надёжно спрячет её. Пока у меня нет доказательств и инструмента давления на брата и его чокнутую жену, Лира может быть в опасности.
Глава 17
–
– Всё, Кать. И память вернулась, и я домой, но такое чувство, что я снова потерялась. Не знаю, где моё место. Здесь, или в Подольске, или в Везле с Леоном. Вроде все родные: и вы, и тётя Марина с дядей Лёшей, и Леон, а я всё равно чувствую себя везде чужой.
– Сдурела? – Катюха дёрнулась, ножки стула под ней с мерзким звуком заскрежетали по кафелю так громко, что молодёжь, сидящая за соседним столиком, обернулась в нашу сторону. – Это нам-то с Гришей ты чужая?
Видимо, моя улыбка выглядела жалкой, потому что Катюха непонимающе захлопала ресницами и скривилась, будто собралась заплакать.
– Лир, ты чего? Мы же с Гришей любим тебя. Наш дом и твой тоже.
Вот оно. Это был уже не мой дом, а Катюхин, её и Гриши. Я была лишняя, мне было неуютно. Возможно, потому, что в нём сейчас хозяйничала подружка, а не наша мама. Или оттого, что не находила привычных с детства вещей. В какие-то моменты я накатывала тоска оттого, что чай мы теперь пили из незнакомых, расписанных под Гжель, чашек, а вместо маминой любимой герани на кухонном подоконнике в новеньких керамических горшках цвели фиалки.
– Лир, ты же не собираешься никуда уезжать? – зашмыгала носом подружка, потеряв интерес к пирожным. – А как же мы с Гришей? А если ты опять потеряешься?
– Не потеряюсь, Кать. – подбодрила подругу. – И не собираюсь я пока никуда.
Меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, я радовалась, что снова дома, нашла свою семью, вернула имя, которое мне дали родители, с другой, я чувствовала себя немного чужой, посторонней. Все вокруг жили обычной, размеренной, повседневной жизнью. А я ощущала себя отпускницей. Гостьей, приехавшей на время.
Брат советовал не переживать и ни о чём не думать. Легко сказать.
Катюха, с присущем ей энтузиазмом и неуёмной энергией пыталась отвлечь меня разговорами, загружала мелкими домашними делами, расспрашивала о жизни. Я рассказывала ей о Франции, о Леоне, каждый раз с затаённой радостью возвращаясь в своё прошлое, полное любви и тихого счастья. О Борисе и нашей с ним истории молчала. Первая любовь принесла мне слишком много боли.
Из-за вынужденного безделья и неопределённости чувствовала себя неприкаянной. Даже ежедневное общение с братом, бесконечные разговоры с Катькой не приносили душевного покоя. Я чувствовала себя лишней. Терзало чувство одиночества и тоска. Я хотела к Леону.