Ц 7

Большаков Валерий Петрович

* * *

Ночью мы с Ритой не шалили — на диване, что стоял напротив кровати, почивала Альбина. Задержались вчера допоздна, и уговорили девчонок переночевать у нас — утром я всех развезу, кого куда.

Девушки спали тихо, одно дыхание слыхать. Форточку я приоткрыл на пол-ладони, холодный воздух стекал, радуя свежестью, но не морозя. А шум с Ленинского проспекта не доходил, опадая, как волна прибоя, у подножия «красного дома».

Мыслью я прошелся по организму — нормально, ни тени утомления. Да и с чего

бы? Подумаешь, три-четыре стакана из бочки с квасом зачерпнул — образно говоря! Если «неизреченная» энергия у девчонок иссякнет к обеду, значит, всё — фокус не удался. А вдруг?..

Тихонько встав, я поправил «ночнушку» — безразмерную футболку с неразличимым номером на спине — и пальцами ног поддел разношенные тапки.

Рита что-то пробормотала во сне, я замер — и на цыпочках вышел в коридор. Посетил удобства, уже понимая, что сон сказал мне: «Прощай!» Досадливо покусывая губу, я задумался. Вернуться — и полночи ворочаться, не давая спать Ритке? Нет, так не пойдет…

Я шагнул на кухню, осторожно прикрывая дверь, зажег тускловатую бра над столом, и включил чайник. Девушки, боясь располнеть, к тортику едва притронулись, а вот моя душа требует сладкого…

Стеклянная дверь неожиданно отворилась, и на кухню заглянула Света, зябко кутаясь в старый Ритин халатик.

— А я думаю, кто это свет забыл выключить, — зашептала она, щурясь. — Ты чего не спишь?

— Да вот, — отшутился я, — решил торт доесть втихушку.

— А-а… — заулыбалась девушка. — Можно, я с тобой посижу?

— А на тортик посягать не будешь?

— Не-а!

— Ну, тогда ладно…

Девушка проскользнула, и забралась на стул, подворачивая одну ногу под себя.

— Тимоша спи-ит, посапывает, — вздохнула она, — а я никак от мыслей избавиться не могу. Лезут и лезут в голову. То вспоминаю, то… Мне Юрка вчера звонил. Он курсант теперь, его взяли в школу КГБ! Представляешь? Я так обрадовалась! А то… Ну, ты же помнишь! То конфликт, то бунт, то спецоперация… А ты сиди, и переживай! Ладно, там, «любит — не любит, плюнет — поцелует…» А если «убьют — не убьют»?

— Да уж…

— О, я, кажется, поняла… — затянула Шевелёва с шутливым негодованием. — Это Зиночка мне спать не дала! Полчаса кудахтала, как она что-то такое чувствует в себе. Сидит, балда такая, в постели, ладони сводит… «Ой, — пищит, — энергии сколько!»

Я рассмеялся, и тут дверь скрипнула, пропуская Риту.

— Вот они где! Всё с вами ясно…

— Чай будешь? — улыбнулся я.

— Буду! — девушка плюхнулась мне на колени, и заерзала, умащиваясь поудобней.

— А я спать пойду, — решила Светлана, потягиваясь, и хихикнула: — Приятного аппетита!

Мы остались вдвоем с Ритой.

— Тебя что-то тревожит, — насторожилась краса моя ненаглядная. — Какая-то девушка… Я ее знаю?

Мой голос приобрел деревянное звучание:

— Ко мне на работу сегодня приходила Даша.

— Та самая? — вздрогнула Рита.

— Та самая.

— И… Что теперь будет? — беспомощно

толкнулось мне в ухо.

— Ничего не будет, — я стиснул свое сокровище, обцеловывая стройную шею. — Чуешь, кого жамкаю?

— Чую, — слабым голосом откликнулась девушка. — А чего ж ты…

Я пожал плечами.

— Да так… Ерундой маюсь. Нет у меня никаких чувств к Даше, я ее даже не сразу узнал! С такой прической она ходила, когда училась во владивостокском политэне — фотку старую помню… Училась, главное! Она и сейчас там учится! Да и не в Даше дело. Просто… Понимаешь, в той, прошлой жизни у меня родилась дочь. А теперь? Получается, ее уже не будет? И внучки — по нулям?

— Дурачо-ок… — нежно протянула Рита, обнимая меня за шею. — Ну, что ты переживаешь? Ты же сам говорил, что тут не базовый временной поток, а новый! Значит, и та твоя жизнь никуда не делась, она продолжается, только тебя в ней уже нет! Ты здесь! Со мной! Правда же? — ее глаза чернели беспокойством. — Со мной?

— С тобой! — твердо сказал я.

— Ну, тогда пошли спать! — заулыбалась спутница жизни. — А то вставать рано…

Глава 8

Глава 8.

Вторник, 22 ноября. День

Москва, проспект Калинина

Предчувствие вечера… Солнце скатилось за крыши, и свет из окна угас, мешаясь с сумраком. Я напрягал глаза, отыскивая буквы на клаве, пока Наташа не догадалась включить неонки под потолком. Трубки защелкали, замигали — и с тихим, не слишком докучающим зудом пролили холодное сияние.

— Спасибо! А то не заметил, как стемнело.

— Не за что! — девушка изящно вернулась за монитор.

Все-таки, какая у нее обворожительная улыбка! Легким движением губ Наташа могла передать благодарность или нетерпение, даже холодность. Причем, что меня особенно поражало, она, имея внешность секс-бомбы, вела себя очень скромно, даже стыдливо. Наташа Ивернева не пыталась понравиться, она как бы показывала миру свою красоту, стесняясь ее.

Каюсь, я поначалу принял этот настрой на смущение банальным притворством, изобретательным девичьим кокетством, но нет, всё было по правде. И мои симпатии к сибирячке окрепли.

Было немного забавно наблюдать за собой, за невольными движениями мужского естества. Мне нравилось смотреть на Иверневу — поглядывать исподтишка или любоваться в открытую. Напрямую я не спрашивал, но, скорее всего, у девушки в роду числился кто-то из аборигенов, одаривший ее легчайшей раскосостью, умножавшей очарование.

Прекрасные черты Иверневой, с их великолепными излишествами, складывались в совершенство на контрасте. Не по росту большая грудь, слишком крутой изгиб бедер обретали гармонию, сочетаясь немыслимо тонкой талией. Наташа походила на мультяшных красоток с пышными формами, избыточными на бидструповский манер, только была настоящей, живой.