Царь Аттолии
Шрифт:
— Я клянусь, Ваше Величество, это случилось впервые. — он с напряжением скосил глаза, стремясь разглядеть лицо царя в темноте. — Вы расскажете Ее Величеству?
Царь умел смеяться совершенно беззвучно, толчок теплого воздуха коснулся щеки барона.
— Я здесь ночью держу нож у твоего горла, а ты беспокоишься только о том, чтобы царица не узнала о твоей ошибке? Тебе надо бы опасаться меня, Артадорус.
Шантаж, подумал барон.
— Что вы хотите, Ваше Величество?
Царь снова беззвучно рассмеялся.
— Для начала, чтобы ты заплатил налоги, — выдохнул он.
Он отвел лезвие ножа в сторону
Его любовник заворочался под одеялом рядом с бароном и сел.
— Вы слышали что-нибудь?
— Тебе приснилось, — сказал барон. — Спи.
В течение долгого времени он лежал в постели, напряженно размышляя. Яснее ясного, что царь не был дураком. Дураками были те, кто не понимал, что царь мог быть неопытным, несговорчивым и до сих пор опасным. Еще большим дураком оказался он сам, поверивший барону Эрондитесу, что царицу может отвлечь от дел ее новый брак. Эрондитес, никогда не бывший другом царицы, знал, что верность Артадоруса зиждется исключительно на благоразумии, но жадность может ввести его в заблуждение. Именно он подстроил эту ловушку, предложив способ уклонения от уплаты налога в царскую казну, и теперь барон пытался понять, кто уведомил царя об этой налоговой схеме. Барон отверг версию с Пиладесом и Министерством сельского хозяйства. Этот царь никогда не выдал бы своего информатора. Без сомнения, его предал Эрондитес, пытавшийся распространить свое влияние на царя и готовившийся шантажировать Артадоруса, чтобы склонить его к измене. Он мог предпринять только одно. Ночь была теплая, но барон лежал под своим одеялом, оцепенев от холода.
За завтраком царица обратилась к царю.
— Барон Артадорус передал мне прошение перед завтраком. Он попросил дать ему отпуск.
— Неужели? — Царь попытался принять заинтересованный вид.
— Он сказал, что у него есть срочные дела дома.
— Да?
— Что-то с финансовыми счетами.
— Хм.
Она бросила ему предупреждающий взгляд.
— Надеюсь, он не собирается упасть на меч? — спросил царь.
— Не буквально.
— Ах, — сказал царь.
Она скрестила руки на груди и отказалась продолжать разговор.
— Барон встречался с царицей сегодня утром. Его отпустили от двора. — Сеан передал новость, ненадолго встретившись с отцом в одном из дальних дворов дворца.
— Неужели? — ответил его отец, слегка удивленный, но не встревоженный. — Не сомневаюсь, что он сбежал домой, чтобы исправить счета. Но это уже не имеет значения. Фальшивые цифры уже были записаны, и их исправление не сотрет преступления.
— А если он признался царице?
— Если бы он признался, мы бы уже знали об этом. Ты ведь помнишь, что случилось с последним из желающих обмануть царскую казну?
Больше в царской постели не было змей, а в еде песка. Капитан гвардии и Секретарь архива приняли соответствующие меры. Поэтому издевательство слуг стало более изощренным. Блюда, подаваемые на стол царя, когда он обедал один в удручающем обществе своих слуг, всегда
Нерадивые слуги проводили время во внешнем коридоре, потея при мысли, что царица может пройти мимо. Она, конечно, знала, что царь время от времени изгоняет слуг из своих апартаментов, но, казалось, была готова закрывать глаза на нарушение этикета, пока не столкнется с этим нарушением нос к носу.
— Ее Величество должна продемонстрировать поддержку царя, — напомнил Сеанус своим подельникам. — Иначе, я уверен, ей безразлично, что мы раздражаем царя.
В редкие вечера, когда Костис не был на дежурстве и еще не спал, он разговаривал с Арисом в своей квартире.
Арис спросил, как долго Костис еще рассчитывает прослужить в качестве лейтенанта.
— Думаю, я еще не готов отбросить копыта, — сказал Костис. — Разве что от скуки.
Лежа в позе напряженной апатии, закинув ноги на спинку короткой кровати и чуть свесив голову над краем рамы, он смотрел в потолок. Наконец он позволил своему лицу выразить то отвращение, которое он чувствовал постоянно. На службе приходилось быть осторожным, и прочно фиксировать маску бдительного безразличия.
— Так ты рассчитываешь на дальнейшее продвижение?
Костис перевел взгляд на муху на стене.
— Нет. Не думаю, что он надолго собирается оставлять меня в лейтенантах. Это только фикция, насмешка, а не настоящее продвижение по службе. Думаю, ему в конце концов надоест, и меня понизят до командира отделения. Или до рядового.
— Или уволят из гвардии.
Костис закатил глаза и посмотрел на друга. Арис высказал вслух то, о чем Костис пытался не думать.
Костис пожал плечами — нелегкая задача, когда ноги находятся выше головы.
— Если он собирается это сделать, я хочу, чтобы это случилось побыстрее. Лучше покончить со мной сразу, чем бесконечно ждать и ждать смертельного удара. Может быть, он надеется, что скука убьет меня… или я сам прикончу экс-лейтенанта Сеануса.
— Что? Нашего храброго, умного, красивого Сеана?
— Голыми руками, — сказал Костис. — Если он еще раз ткнет царя носом в мою тусклую пряжку или нетуго затянутый ремень, я воткну ему большие пальцы в глазницы и не посмотрю, какой он красивый и умный.
Арис усмехнулся.
— Осторожно… не забывай, что он наш кумир.
Сеанус был богат и влиятелен, а также весьма щедр. Еще в бытность гвардейским лейтенантом, он вызывал восхищение и зависть у большинства телохранителей.
Костис поднял голову, чтобы допить остатки вина из кружки, зажатой в свисающей с кровати руке. Когда вино было выпито, он опустил руку и поставил кружку на пол.
— Он забавный, — признал Костис. — Он умеет заставить смеяться до боли в животе.
Вдруг он зевнул и потер лицо тыльной стороной ладони, потом запустил пальцы в волосы и потянул пряди так, что брови поползли наверх. Боги, как он устал.