Царь царей
Шрифт:
Чего от жизни хотел жердяй — непонятно. Все, что я нашел о нем в записях рубежников до Спешницы, что бедняга ходит, заглядывает в окна и тяжело вздыхает. Единственное, что было ясно — жердяями становились неприкаянные души. Правда, последняя формулировка меня тоже несколько смущала.
Сейчас нечисть была занята вполне четким действом, а именно собрала вокруг себя пятерых чужан и «пила» их хист. Судя по тому, что несчастные не шевелились, они были близки к полуобморочному состоянию.
Жиртрест напротив, являлся существом домашним. И славился тем, что объедал своих хозяев.
Ну, и выглядел, понятное дело, жиртрест соответствующе. Тут уж, извините, повышенный калораж и отсутствие двигательной активности никогда до добра не доводили. Свисающие каскадом бока, огромное в растяжках пузо, распухшие венозные ноги. Еще почему-то эта нечисть считала излишним носить одежду. Ну, или не могла ничего подобрать себе по своему размеру.
Если на жердяя было больно смотреть, и появлялось опасение, как бы несчастный ненароком не развалился, то на жиртреста просто неприятно. Сейчас последний с невероятной для своего телосложения прытью бегал по площади и до крови кусал людей, которые подворачивались под его крепкие зубы.
И вишенкой на торте на этом празднике жизни оказался Рехон-Роман. Кощей стоял в стороне, и те самые нити, которые оказались хистами как нечисти, так и чужан, медленно тянулись к рубежнику. У меня даже появилось примерное понимание, как именно работает его промысел. Но это все потом, главное сейчас — навести тут хоть какой-то порядок. Видимо, я единственный, кому совсем не плевать на чужан.
Я благоразумно решил, что даже если жиртрест бешеный, то потом мы сделаем всем все необходимые уколы. Но укусы не так страшны, как жердяй, который собирался «опустошить» чужан. Иными словами — убить.
Поэтому я быстро нарисовал перед ним форму Мыследвижения и вложил в нее хист. Телекинез жердяю явно не понравился. Эта длинная оглобля пролетела с десяток метров, чуть-чуть не добравшись до стены ратуши. И тут же угодила в «объятия» земляной кошки. Несчастная так давно желала до кого-то добраться, что расценила нового знакомого как подарок судьбы. И сразу же впилась в него острыми когтями.
Ну и славно, пусть пока разбираются. Я же вернулся к своим баранам и с силой приложил жиртреста, несколько раз ударив головой о мостовую. Следом досталось и чертям. Этих я просто утопил в патоке, так что они довольно скоро застыли.
Чужане, которые на удивление с ума не сошли, стали разбегаться. Одни с громкими криками и бешеными глазами, другие молчаливо, прижимая окровавленные конечности. Одну из жертв жердяя, женщину преклонных лет, пришлось тащить молодому мужчине. Но в целом я мог занести себе в актив, что я провернул все без фатального исхода.
— Какой же ты скучный, Матвей, — недовольно отозвался Рехон. — Редко когда все идет само в руки.
Сказал, тут же обрывая все идущие к нему нити, и устремился прочь. Я же так и стоял, в недоумении глядя на увязших чертей, раздираемого земляной кошкой жердяя и лежащего без сознания
— Беги, сс… с ними уже ничего не случится, — посоветовала Лихо. — Твой хист привел их в чувсс… тво.
Раньше Юния меня никогда не обманывала, поэтому я поверил и в этот раз, бросившись догонять Рехона. К счастью (если вообще можно употребить подобное слово), тот удрал недалеко. А как иначе, если вся нечисть в городе буквально сошла с ума?
Каждый перекресток, каждый сквер, площадь, любой открытый участок кричал от боли, гремел сумасшедшим смехом, вопил на все лады какофонией различных звуков. Пахло кровью и выплескиваемым хистом, а еще тем самым тленом, как недавним отголоском голоса «извне». Казалось, смрад выбирался из канализационных люков, заполняя все пространство вокруг.
Рехон бежал, изредка останавливаясь и подпитываясь чужими хистами. Это было похоже на торопливое подключение вора к местной энергосистеме. Правда, стоило появиться мне и навести своей твердой рукой «порядок», как кощей бросал все и мчался дальше.
Кого только не удалось встретить на своем пути. Летавцы, жареницы, межевики, обдерихи, подпелюхи, хохотуны, банники, амбарники, кутихи, ледящие, мокрухи. Многие, как мне казалось, вообще не должны были обитать в городе. Оставалось только догадываться, как они все здесь оказались. Главное — все пытались навредить людям, словно внезапно вдруг объявили войну.
Правда, думал я совершенно о другом. Как сохранить баланс между погоней и помощью чужанам и не расплескать собственный хист. Потому что Рехон, который и не думал вмешиваться в разборки, от бесчинств только восстанавливал промысел. Тогда как я занимался обратным.
Хотя думать все же пришлось. К примеру, чтобы понять, куда направляется кощей. Сначала мне показалось, что он стремится к подворью. Однако когда мы проскочили дом у Часовой башни и выбрались на Южный вал, стало окончательно ясно — как раз от подворья Рехон удаляется. Все что я мог — лишь посоветоваться с Лихо.
— Да все ясс… но. В подворье много рубежников, они там мигом порядок наведут. А этому нужно сс… обратное. Места, где рубежников нет.
Ну да, чего это я, все предельно логично. Разве что мне очень не нравилось, как утекает собственный промысел. Впору действительно задуматься о своем человеколюбии. Нет, не то чтобы я был такой хороший и делал все только за спасибо. Но именно последнее сейчас очень бы не помешало. По факту получалось, что нечисть была скорее обижена на мои действия, а чужане вообще не понимали, кто становился их спасителем.
Возле Финского кладбища я встретился с новой напастью. А именно с парой древних, худых вурдалаков, покрытых редкими седыми волосами, которые пытались порвать на части женщину. Бедняжка лежала на спине и вяло сопротивлялась, с тоской глядя на разодранную ногу. Будто бы уже даже мысленно приняв собственную участь.
Вот тут я не церемонился. И хиста жалеть не стал. К тому же, воевода говорил только про нечисть, про нежить никаких замечаний я не припомню. Вот я и приложил, что было сил. А как выяснилось, несмотря на длинный и довольно беспонтовый марафон, силы еще оставались.