Царь-дедушка

Герасимов Алексей

После краткого обсуждения -- господа экзаменующие подбирали формулировки, -- мне, под громкие и продолжительные аплодисменты, присвоили внеочередное философское звание, и единственное, что меня в этот момент настораживало, так это донельзя довольная физиономия царского стремянного.

Ну и устал, конечно -- возраст и здоровье уже не те, Цицерона и Демосфена одновременно изображать.

– - Тумил, а ты чего такой радостный-то?
– - спросил я, забираясь на Репку.
– - Съел бы что ли кислого чего, пока лицо от счастья не треснуло.

– -

Как же мне не радоваться, государь?
– - честным до полного неправдоподобия тоном отозвался парень.
– - Мой царь и наставник только что доказал всему миру, что не только свят, но и весьма учен. К тому же явил мне пример истинной благодарности, которая не бьет по кошелю.

– - Ты сейчас про что?
– - не сообразил я.

– - Про то, как твое величество облагодетельствовал трактирщика Марону. Так он твоим даром воодушевлен -- слов нет. Кстати, сказал что ему теперь сам Солнце велел переименовать «Коровью лепешку».

– - Даже любопытно, какое он измыслил название.

Тумил поглядел на меня честными и преданными глазами.

– - «Царёва картошка», государь.

***

На обед гостей было негусто -- главный министр с обоими своими тестюшками, хефе-башкент, капитан гвардии, примас, да Щума Золотой Язык. Можно было бы и еще кое-кого пригласить, но тогда на всех присутствующих точно не хватило бы вилок.

Арцуд Софенине и Шедад Хатикани едва сдерживались, чтобы открыто не демонстрировать самое безрадостное расположение духа, а Зулик Тимариани совершенно не скрываясь отравлял окружающее пространство могучим перегаром.

Тут, впрочем, винить его сложно -- не каждый день он известия о рождении детей получает.

– - Ну и что мы со всеми этими новостями теперь делать-то станем?
– - спросил я, садясь на свое место.

– - Понятия не имею.
– - развел руками Зулик, при этом и мимика, и интонации его были ну ровно как у Пьюрфоя[xvi] в роли Марка Антония.
– - Обе мои дражайшие женушки пишут, что разрешились от бремени едва наступила полночь. Врут, разумеется.

Арцуд и Шедад смерили зятька мрачными взглядами, но смолчали.

– - Возможно у владыко Йожадату сыщутся люди, которые смогут усовестить неразумных?
– - не без ехидства поинтересовался Щума.

– - Сомневаюсь.
– - криво усмехнулась Валисса.
– - Для обеих слишком высоки ставки. А вот допросить с пристрастием слуг не помешает.

– - Необходим надежный человек, который смог бы должным образом произвести дознание на месте.
– - заметил Латмур.
– - Надежный, грамотный и незаинтересованный.

– - Тебя не отпущу, и не надейся.
– - по ходу начавшейся беседы я успел отметить, что князь Папак, похоже, умудрился всем присутствующим драйвера на вилки поставить.

Когда только успел?

– - А вот что ты насчет Фарлака из Больших Бобров скажешь, князь? Справится, если дать такое поручение?

– - Мясник?
– - главногвардеец приподнял одну бровь.
– - Что же, у него

есть определенная репутация в таких делах.

– - Стало быть прикажу ему немедленно отправляться.
– - Зулик пожал плечами.

– - Немедленно не надо, он мне еще сегодня самому потребен.
– - ответил я.
– - Нынче вечером будет суд над философом Яваном, я попросил судью Фарлака быть на нем моим помощником.

Щума вздрогнул и недоверчиво поглядел сначала на меня, потом на примаса. Йожадату на его взгляд лишь слегка кивнул.

– - Значит завтра поедет, ничего страшного.
– - владетель Тимариани ткнул вилкой в тарелку.

– - Конечно, мне бы следовало посоветоваться с преосвященным и главой гильдии насчет сей кандидатуры.
– - задумчиво произнес я.
– - Однако мне показалось, что они не станут возражать.

– - Это воистину мудрый и благочестивый муж, государь.
– - самым серьезным тоном ответил первосвященник.
– - Лучшего советника и не сыскать.

– - А я, однако, слышал, будто бы он непомерно суров.
– - не согласился Золотой Язык.

– - Именно потому я и взял его советником, а не поручил рассматривать дело. Возможно, прегрешения Явана покажутся мне не столь страшными, однако наивысшую меру я, благодаря сему суровому судие, буду знать, и не превышу ее нечаянно. Возможно, что даже проявлю снисхождение... Кстати, о снисхождении -- я должен вам, владыко, по этому поводу попенять.

– - Вот как?
– - удивился Йожадату.
– - Я вызвал ваше неудовольствие, о царь?

– - Скорее недоумение. Боги мстительны, а уж богини и того более -- вам ли не знать. Меж тем вы запретили блудницам являться в храмы, а часовни Петулии при веселых домах не посещаются жрецами для принесения ей треб. Вчера я совершал прогулку по Аарте и в одной из этих часовен провел службу, но, согласитесь, постоянно этого делать я не в состоянии.

– - Ваше величество чрезвычайно снисходительны к грешникам, и хотя я преклоняюсь пред той степенью просветления, что вы достигли -- запрет на посещение храмов для падших женщин я не сниму.
– - твердо заявил примас.
– - Что же касается часовен Петулии, мы обсуждали сложившееся положение в Конклаве. Все иерархи неизменно согласны, что ставить в них на служение жрецов, означает подвергать их добродетель испытанию, на что мы права не имеем. Добровольцев же в столице не имеется.

– - Служение? Ты имеешь в виду -- постоянное?
– - уточнил я, и, дождавшись подтверждения, продолжил.
– - Не о служении говорю я, но об искуплении. И жрецам, и монахам иной раз доводится оступиться.

Я повернулся к Латмуру.

– - Скажи, князь, что делает хороший командир с солдатом, который пусть и не сильно, но провинился? Какое он избирает ему наказание?

– - По-разному, конечно, бывает, государь -- смотря как и в чем провинился.
– - ответил тот.
– - Но, как правило, ставит его на самую грязную и не почетную работу.