Царь-дерево
Шрифт:
Люди в бригаде изменились, только Ли Ли и еще несколько человек по-прежнему шутили, но и в них постепенно происходила перемена. Бригадир тоже часто заходил к Сяо Гэда, но все больше молчал — постоит и уйдет. Старые рабочие из бригады присылали жен и детишек с какой-нибудь едой, иногда заходили и сами, произносили несколько слов, затем в молчании удалялись. Большой пал сжег у людей души, все чувствовали, что должно что-то произойти, что могло бы вернуть их к жизни.
Прошло недели две, и как-то я по болезни не вышел на работу. Меня охватил озноб, и я, притащив обрубок дерева, сел перед домом погреться на солнышке. Было десять часов утра, и солнце начинало припекать, так что, посидев немножко, я решил, что пора под крышу. Когда я уже входил в дом, послышался голос Шестого Когтя: «Дядя, вас папа зовет». Оглянувшись, я увидел Шестого Коготка на прогалине
Голова Сяо Гэда склонилась набок и замерла в этом положении, верхняя губа вытянулась в нитку, нижняя отвисла, обнажились зубы. В испуге я хотел поддержать Сяо, но рука его была холодна как лед. Я чуть было не кинулся звать жену Сяо Гэда, но сообразил, что так нельзя, и, прикрывая его своим телом, велел Шестому Когтю кликнуть мать.
Они появились быстро, Шестой Коготь с матерью. Жена Сяо Гэда не так уж перепугалась, только длинно вздохнула и с моей помощью уложила Сяо на спину. Мертвый Сяо оказался страшно тяжелым, я чуть не повалился вместе с ним. Женщина осталась неподвижно стоять рядом с лежанкой. Шестой Коготь не заплакал, только тесно прижался к матери. Рука его гладила руку отца. В какой-то момент я даже засомневался: да понимают ли они, мать и сын, что Сяо Гэда больше нет? Почему они не убиваются, не плачут?
Шестой Коготь постоял еще минутку, потом неловко повернулся и вышел. С улицы он принес свою рваную книжку, полистал ее и выудил заложенные между страниц две дырявые конфетные обертки. Он вложил их в ладони отца — в каждую по одной. Солнечный свет кое-где проникал тонкими лучами сквозь щели в соломенной кровле и светлыми пятнышками кропил лежанку. Самый яркий зайчик потихоньку двигался вдоль ложа, перетекая через лицо Сяо Гэда. Там, куда он падал, кожа, казалось, оживала и лучилась таинственным светом, чтобы вновь затем погаснуть.
Пришел секретарь, долго стоял рядом с телом, молча, ничего не говоря, потом быстро повернулся и вышел. Приходили и из бригады. Ли Ли со своей компанией тоже зашел; они больше не смеялись. Жена сказала в бригаде, где тело Сяо Гэда должно быть предано земле — такова была его воля.
Из бригады прислали мастера, он соорудил гроб из очень толстых досок. Сяо Гэда сказал жене, что похоронить его нужно в трех шагах от того большого дерева. Подняли гроб и понесли в гору, вырыли у корней могилу и закопали покойника. Дерево-гигант по-прежнему валялось там, зарубки от тесаков на его теле уже заветрились, ветки начали сохнуть, листья вянуть, но еще держались, не падали. Птицы всё искали пристанища в его поверженных ветвях. Шестой Коготь водрузил на могиле свою бутылку с конфетами; конфет осталось не больше половины, сквозь бутылочное стекло все они казались зелеными.
В тот день случился ливень. К вечеру он малость утих, но потом возобновился с новой силой и не прекращался ни на миг целую неделю. Золу на спаленной горе прибило дождем, пепелище покрылось толстой черной коркой. Вода в горной речушке приобрела кисловатый вкус; от нее пахло залитым костром так, что слезились глаза. Когда дождь прекратился,
Издалека было видно, что могила Сяо Гэда раскрыта, белое дерево гроба светилось в могильной земле — под ярким солнцем оно казалось полоской света. Люди кинулись вниз по склону, потом вверх, на ту вершину, и медленно приблизились… Бригадир сказал хрипло: «Не берет гора человека!» Кто посмелее, подошли к могиле, вынули гроб и поставили на землю, рядом. В разрытой земле, как оказалось, во все стороны растут в беспорядке какие-то дикие ветви… Судя по всему, мощная корневая система срубленного дерева под ливневым дождем выбросила новые сильные побеги, и там, где земля была разрыхлена, их рост, естественно, был особенно быстрым… Конфеты из бутылки исчезли, она была полна дождевой воды, в которой плавало полчище муравьев.
Бригадир предложил вдове Сяо Гэда предать останки огню, и в конце концов женщина согласилась. На вершине сложили костер в человеческий рост, водрузили сверху гроб и подожгли. Огонь лениво распространялся и, натолкнувшись вверху на гроб, задымил черным дымом. Ветра в тот день не было, и этот дым поднимался по прямой вверх метров до ста; вдруг он собрался черным клубом и, помедлив, пошел выше, вверх, истаивая по пути…
Пепел зарыли на том же месте. Оно мало-помалу заросло травой с белыми цветками. Знающие люди говорили, что эта трава целебна, особенно помогает от ран. Люди, работавшие в горах, порой, останавливаясь передохнуть, бросали взгляд в ту сторону, где виднелся пень от большого дерева. Там возле него белые цветы торчали, как кости из глубокой рваной раны.
Чжэн Ваньлун
ОН И ОНА
Перевод Д. Саприки
Что сказать ей при встрече? Показать уведомление? Или позвать в гости? Или…
Бумажку, извещавшую о зачислении в Пекинский университет, спрятал за пазуху. Он стоял на остановке 117-го автобуса, поджидая ее. В бумаге с виду не было ничего особенного, и все же она была свидетельством исполнения его давних надежд, поднимала его в собственных глазах, каждое слово в ней доставляло ему удовольствие. Он приподнимался на цыпочках и вытягивал шею, хотя и боялся встретить кого-нибудь из знакомых, которые, конечно, спросят, кого он здесь ждет и как сдал экзамены. А потом с плохо скрываемой завистью, поджав губы, будут поздравлять его, кивать головой. Эти люди, уже привыкшие жить как заведенные автоматы, наверное, не в силах пропустить такой случай, чтобы хоть на минуту вырваться из обыденщины, снять привычную маску… Пусть даже не они, а кто-то другой смог изменить свою жизнь, поступить в университет, найти удивительную, единственную в мире девушку.
Он не знал, который час. Толпа на остановке оттирала его все дальше от железной ограды, пока он не оказался у скверика, где росли высокие старые тополя. Здесь же стояли несколько женщин с детьми и старик. Они смотрели на подходящие и уходящие автобусы и бурлящую возле них, никак не убывающую толпу. Женщины жаловались друг дружке и негромко ругались — прямо при детях. Похоже, ругали автобусную компанию. В другой раз он пробился бы к дверям и попросил кондуктора посадить этих детей и старика. Но сегодня он даже не подумал о этом — так боялся пропустить ее. Но разве ее поймешь? Что она скажет, когда увидит уведомление? Скорее всего, вот что:
— О-о, герой! Сами будете любоваться этой бумагой? Или разрешите всем? Лучше всего — повесь дома на стене, и обязательно в рамочке под стеклом!
Да, она вполне может так сказать. Есть в ней какая-то природная раскованность. Не зря, наверное, прожила семь лет в дикой степи.
Позвать в гости? Может быть, и не откажется. Смерит взглядом, потом усмехнется:
— Предоставляешь мне случай порадоваться за тебя, пропустить по стаканчику?.. Ведь это такое событие!.. А если у меня нет свободного времени?..