Царь-дерево

Цзылун Цзян

Когда рубишь большое дерево, нужно врубаться в ствол треугольником — его угол тем больше, чем толще дерево. Дерево, которое взялся рубить Ли Ли, было таково, что между верхним и нижним краями зарубки получалось метра полтора. Кто-то из ребят прикинул, что для того, чтобы свалить такое дерево, нужно вырубить не меньше кубометра древесины — на это уйдет дня четыре. Но нас уже охватил азарт, так что решили рубить все вместе, не считаясь с индивидуальными трудовыми затратами, а меня общим решением назначили ответственным за точку инструмента. Разумеется, я охотно согласился, взвалил на плечо четыре тесака, спустился с горы и пошел в бригаду.

Время близилось к полудню, когда я добросовестно навострил три из них. Трудясь над четвертым, я ощутил, как на меня упала чья-то тень. Подняв голову, я обнаружил Сяо Гэда, стоявшего рядом. Руками он обхватил плечи крест-накрест. Увидев, что я прекратил работу, он наклонился, поднял с земли один из наточенных тесаков и попробовал большим пальцем правой руки остроту лезвия; потом, словно целясь из винтовки, глянул на него вдоль и, кивнув, присел на корточки. Изучая точильный камень, он спросил: «Учился точить?» Понятно, я был польщен и, слегка поигрывая очередным тесаком, кивнул: «Есть немного». Сяо Гэда, ни слова не говоря, выбрал один из уже наточенных мной тесаков и, найдя взглядом пень неподалеку, отправился к нему. Ловко держа тесак двумя руками, он несильно

замахнулся и со свистом рубанул по пню; затем правым плечом повел назад, и тесак легко высвободился из дерева. Поднеся его к глазам, Сяо Гэда глянул на лезвие и на этот раз одной правой рукой с размаху вогнал тесак в пень. Отпустив рукоятку, он поманил меня к себе: «Вытащи и посмотри на острие». Я не понял, к чему это он, но подошел и двумя руками вытащил тесак. Взглянув на лезвие, я изумился: на нем были зазубрины. Сяо Гэда между тем вытянул руку и поставил ладонь вертикально, поясняя: «Если рубить по прямой и возвращать тесак по прямой, лезвие не пострадает. Но сталь на них перекаленная, и, если при ударе лезвие заваливается, оно тут же крошится. Поэтому и точить все время приходится. Так что учился ты, можно сказать, без толку». Мне стало не по себе, и я спросил: «Сяо Гэда, ты когда последний раз брился?» Сяо Гэда машинально потер подбородок: «Да вроде давно». Я сказал: «Выбирай любой из этих четырех тесаков, и, если будет при бритье больно, можешь отрубить мне левую руку. Правая мне еще пригодится, когда надо будет писать». Глаза Сяо Гэда засмеялись, он плеснул воды на точильный камень и принялся сам точить тесак. Всего десяток движений, и вот он уже обтер нож от воды и пошел с ним в сторону пня. «Ну-ка здесь вот рубани разок», — обратился он ко мне, показывая на комле место на полметра ниже того, где он только что сделал зарубку. Я подошел, взял у него тесак и рубанул — неожиданно из-под лезвия вылетела щепка почти с ладонь. Кувыркнувшись несколько раз в воздухе, она приземлилась в траве белой птичкой. За все время, что я занимался рубкой леса, мне ни разу еще не удавалось всего одним ударом оттяпать такой большой кусок древесины, и на радостях я парой ударов еще отхватил большой кусок. Сяо Гэда потер руки и сказал: «Взгляни-ка на лезвие». Я поднес тесак к глазам — зазубрин не было. Зато мне стал виден на одной из плоскостей неширокий след новой заточки. Начиная понимать, в чем тут хитрость, я закивал головой. Сяо Гэда сложил ладони вместе: «Тонкое лезвие, конечно, острее, что и говорить». Он слегка приоткрыл ладони, образовав из них клин. «Но когда врубаешься клинообразным лезвием, оно давит в обе стороны. Древесина одновременно и прорубается, и спрессовывается. Даже если тесак немного поведет, клинообразное лезвие не пострадает… Слушай, тебе голову побрить не надо? А то лезвие еще острое». Я улыбнулся: «Если мне будет больно, на сей раз отрубим правую руку тебе». Глаза Сяо Гэда смеялись: «Ну и крутой ты парень».

Мне стало весело, и я сказал: «А с моей заточкой хорошо овощи крошить». На это Сяо Гэда спросил: «А что, в горах овощи растут?» «Ладно», — ответил я. «Как хочешь, но признай — что касается остроты, то я точу здорово». Сяо Гэда подумал и молча вытащил из-за спины тесак на короткой ручке. Он подал его мне. Я взял инструмент в руки и обнаружил, что от ручки тянется тонкий плетеный шнур, закрепленный другим концом на поясе за спиной у моего собеседника. «А зачем на веревку-то привязывать?» — «Ты на лезвие посмотри, я потом объясню». Я перевернул нож и обнаружил, что он обоюдоострый — с одной стороны лезвие тонкое, с другой — заточено точно так же, как теперь на моем тесаке. Вся поверхность была наточена так, что казалась хромированной, она была настолько гладкой, что мое лицо отражалось в ней практически без искажений. И мне стало ясно, что довести лезвие до такой ширины заточки, сохранив его при этом строго ровным, мне с моим умением не по силам. К тому же, присмотревшись, я разглядел на лезвии сложный темный узор. «Булат?» — спросил я. Сяо Гэда кивнул: «Из рессоры ковал, вязкая сталь». Я легонько провел большим пальцем вдоль полотна и тут же почувствовал боль: лезвие сразу же впилось в кожу. Я не удержался от вздоха и сказал: «Сяо, старина, продал бы ты мне этот тесак, а?» И посмотрел ему прямо в лицо. Он опять улыбнулся, и тут я обнаружил странную штуку — верхняя губа у Сяо Гэда всегда была поджата. В общем, это не было даже заметно, но, когда он улыбался, верхняя губа оставалась неподвижной: просто лицевые мускулы растягивались и губы превращались в тонкую полоску. Я спросил: «Сяо, старина, тебе губу не оперировали?» Все еще улыбаясь, Сяо Гэда ответил, почти не шевеля губами: «Губу я расшиб, после операции плохо двигается». Я спросил: «Где ж ты ее так?» Сяо Гэда уже не смеялся, слова выговаривал четче: «По кручам лазил». Я вспомнил, что он был солдатом. «В разведке?» Он взглянул на меня: «Кто тебе сказал?» Я ответил: «Шестой Коготь». Он слегка смутился: «Вот паршивец! Что он еще наболтал?» «Ну а что такого? Сказал, что ты служил разведчиком». Он помолчал, потом глянул на свою руку и протянул мне ладонь: «Трудно там. Вот пощупай. Большие учения — это трудно». Я пощупал его ладонь, она была до того твердая, что, наткнувшись на нее в темноте, вряд ли можно было догадаться, что это человеческая рука. А пальцы на руке были короткие и толстые. Сяо Гэда перевернул ладонь тыльной стороной вверх — ногти у него оказались маленькие, тыльная сторона ладони походила на каменный панцирь. Сяо Гэда сжал пальцы в кулак, кожа на суставах слегка побелела. Я толкнул кулак рукой, и сердце у меня екнуло. Сказать я ничего не решился.

Неожиданно Сяо Гэда вытянул руки по швам, весь выпрямился, замер неподвижно, подтянул к груди подбородок — будто приклеил к шее. Затем строевым сделал два шага вперед и одновременно с постановкой ноги на землю замер, выпятив подбородок. Голос его стал странным и хриплым, он резко выкрикнул: «Есть выйти из строя!» Глаза его смотрели прямо перед собой, но казались ничего не видящими; выкрикнув команду, он вновь прижал подбородок к груди. Я смотрел на него как завороженный, и вдруг тело его как-то обмякло, осмысленное выражение вернулось, глаза сузились, он странновато, но как-то симпатично заулыбался: «Во как! Учение!» Заинтересованный, я спросил: «Учение чему?» Сяо Гэда стукнул правым кулаком по левой ладони: «Ну там, захват, горная подготовка, рукопашный бой, стрельба, работа с ножом». Я никак не мог себе представить Сяо Гэда в рукопашной и спросил: «Ты что, и драться умеешь?» Сяо Гэда смерил меня взглядом и, не говоря ни слова, крепко обхватил левой ладонью правый кулак. Внезапно он присел, причем кулак его оказался поднятым до уровня плеча, и в тот самый момент, когда он присел совсем низко, кулак его обрушился на точильный камень. Он не крикнул, ударяя, просто встал и указал на точило. Когда я взглянул туда, челюсть у меня отвисла: камень был расколот на две половины. Я взял Сяо Гэда за правую руку и внимательнейшим образом осмотрел кожу его руки: никаких следов. Сяо Гэда высвободил руку и вытянул указательный и средний пальцы: «Нужно подряд разбивать двадцать». «Ну и дела в Освободительной армии», — только и сказал я. Сяо Гэда потер пальцем нос. «Пошли, зайдем ко мне, я тебе дам хороший камень для точки».

Я пошел

за ним к его халупе, крытой соломой. Когда вошли, в комнате стоял полумрак; Сяо Гэда, опустившись на колени, как-то всем телом сунулся под лежанку, вытащил оттуда какой-то камень, потом опять пошарил внизу и вдруг громко заорал: «Шестой Коготь!» Циновка у входа зашуршала и дернулась, я обернулся — Шестой Коготь уже успел проскользнуть в помещение. Он был босой… «Чего тебе?» — спросил мальчишка. Стоя на коленях, Сяо Гэда поинтересовался: «Где черный камень, а? Найди-ка дяде, ему нужно тесаки точить». Шестой Коготь глянул на меня и прищурил один глаз. Рукой он поманил меня к себе, и я нагнулся. Лица наши сблизились. Приложив ладошку лодочкой ко рту, он тихо шепнул: «Конфеты есть?» Я выпрямился: «Нету. Завтра схожу куплю тебе». Шестой Коготь громко осведомился: «Значит, точило только к завтрому нужно?» Мне и в голову не приходило, что он может оказаться таким расчетливым, я чуть не расхохотался, но Сяо Гэда, успевший встать, занес над сыном правую руку: «Ах ты, паршивец, получить хочешь?» Шестой Коготь моментально отскочил к дверям, шмыгнул носом и обиженно забормотал: «Коли такой сильный, дядю вон бей! Черный камень-то я мигом притащу, а вот дядя-то завтра принесет ли конфеты? В уезд пути целый день, да обратно еще целый день. А там в городе всякие развлечения, что ж, дядя там всего день пробудет? Вот и считай, самое меньшее — четыре дня!» «Я тебе сейчас затрещину дам», — закричал Сяо Гэда, но мальчишка — фьють! — и след простыл.

Мне стало неловко, и я сказал: «Сяо, старина, не тронь парня; я там спрошу у своих, может, у кого осталось». Глаза Сяо Гэда потеплели, он вздохнул и завернул на лежаке край простыни: «Садись! Ребенку тоже нелегко. Откуда у меня деньги конфеты ему покупать? Да он уже большой, в горах вон полно съестного, мог бы и сам о себе позаботиться».

Сяо Гэда не любил говорить о себе, но бригадный поселок невелик, кто как живет, выяснилось быстро. В семье Сяо было трое — кроме Шестого Когтя, была еще жена Гэда, она получала юаней двадцать с чем-то. Вдвоем у них в месяц набегало юаней семьдесят — на троих, если говорить о питании, вроде должно было хватать без напряга. Сидя на лежанке, я обратил внимание, что край простыни протерт местами чуть не до дыр, а приглядевшись получше, сообразил, в чем тут дело: простыня была перешита так, что край был переставлен в середину, а середина пошла на края, чтобы можно было пользоваться подольше. На лежаке было еще тонкое одеяло, местами на нем проступали сине-зеленые пятна: одеяло явно армейского происхождения. Подушки были необычной формы, и не требовалось больших умственных усилий, чтобы сообразить, что они сделаны из рукавов рубашки. Стола в помещении не было, самодельный деревянный «комод» возвышался на подставке из саманных кирпичей, занимая угол у стены. Кроме этой обстановки, в наличии был только лежак. Судя по всему, нехитрые пожитки семьи содержались в неуклюжем «комоде», но замка на нем не было, что заставляло предположить, что там не много добра. Я спросил: «Сяо, старина, ты сколько уже в госхозе?» Сяо Гэда, все это время суетившийся с кипятком внутри и вне дома, подал мне кружку с чаем. Услышав мой вопрос, он задрал голову в задумчивости, слегка шевеля короткими пальцами. «Вот, — сказал он, — девять лет уже будет». Я принял у него кружку и сдул плававшие на поверхности чаинки. Кипяток был крутой, и я, понемногу прихлебывая, спросил: «Тут же дерева полно, чего ты мебель себе не сделаешь?» Сяо Гэда потер руки, поглядел туда-сюда, с шумом втянул в легкие воздух, ничего не сказал и выдохнул.

Тут Шестой Коготь притащил черный камень. Сяо Гэда составил вместе квадратный камень из-под лежанки и черный, велел Шестому Когтю принести воды, выбрал один тесак из четырех и сначала провел им несколько раз по квадратному камню, затем глянул и осторожно, но с усилием довел его на черном. После нескольких движений он попробовал пальцем лезвие, положил тесак на землю и хотел было приняться за следующий, как вдруг спросил: «А зачем тебе целых четыре?» Я объяснил ему, как обстоят дела на горе, и он, перестав точить, замер на корточках и вздохнул. Решив, что Сяо устал, я поставил кружку, присел рядом с ним, навострил оставшиеся тесаки и объявил: «Ну я пошел обратно в горы». Попрощавшись с Сяо, я вышел наружу. Под дверью Шестой Коготь ковырял в носу своим лишним пальцем; он тихо позвал: «Дядя…» Я понял его, потрепал по голове, и он, очень обрадованный, скрылся за пологом.

Я возвращался, издалека было уже заметно, что на стволе дерева-гиганта появилась большая неглубокая зарубка. Я закричал, подражая уличному торговцу: «Тесаки острые!» Все ринулись ко мне и, расхватав инструмент, направились к дереву. Один я зажал в руке: «Глядите, как надо». И стал рубить под углом — раз сверху, раз снизу. Я постарался принять вид бывалого лесоруба, не напрягался чрезмерно, но огромные щепки так и летели; народ устроил мне овацию. Довольный собой, я прервался и стал показывать тесак: никто не мог взять в толк, что в нем особенного. Я объяснил: «Посмотрите на лезвие. Оно не зазубрено. Посмотрите внимательнее и еще обратите внимание на угол заточки. После первой надрубки при второй с ударом одновременно возникают две силы и векторная сила выталкивает щепу из ствола. Такова теория». Ли Ли взял нож и внимательно его осмотрел, после чего заключил: «В этом что-то есть, я попробую». Он взялся рубить, остальные следили за ним как завороженные. В четыре тесака при сменяющих друг друга рубщиках дело пошло споро.

К вечеру дерево перерубили почти до половины. Ли Ли с веселым видом заявил: «Сегодня свалим это дерево — будет рекорд!» Всех охватило воодушевление. На волне успеха я вызвался сбегать вниз с двумя тесаками и наточить их еще раз.

Спускаясь с горы, я увидел далеко на капустных грядках Сяо Гэда и заорал ему издали: «Сяо, старина! Сегодня свалим то дерево!» Сяо Гэда спокойно поджидал, когда я подойду. Он не сказал ни слова. Я хотел продолжить, но тут заметил, что Сяо Гэда смотрит на меня как-то чересчур внимательно, и слегка умерил свой пыл: «Не веришь? Это все благодаря твоей заточке!» Блеск в глазах Сяо Гэда погас. Так ничего и не сказав, он присел над своей капустой. Я направился в бригаду и, когда точил тесаки, видел, как Сяо Гэда прошел вдалеке с коромыслом, неся в корзинах овощи.

4

Рабочий день кончался, солнце садилось за дальние горы, но было по-прежнему светло: луна поднялась с противоположной стороны горизонта; она была огромной и мутно-желтой. Кое-кто из членов бригады уже потянулся вниз по дороге, когда Ли Ли сказал оставшимся: «Возвращайтесь домой. Я вернусь, когда свалю это дерево». Но поскольку было ясно, что дерево скоро будет свалено, то все мы решили подождать этого события, а уж потом отправиться домой. Так что работа по очереди продолжалась. Зарубка на теле дерева была уже широкой и глубокой, в сумерках она казалась даже светлее. Я прикинул, что рубить осталось совсем немного, к тому же мне нужно было отойти по нужде, так что я отделился от остальных в поисках укромного места. В горах уже наступила тишина, постепенно становилось прохладнее. Я отошел на два десятка шагов в сумрачном лунном свете, скрылся в траве и совсем было приготовился к своему делу, как вдруг сердце мое сжалось: я разглядел в зарослях напротив невысокую фигуру человека. Лунный свет падал ему только на плечи, а весь силуэт уходил в темноту. Я внутренне подобрался и, окликая человека, двинулся в его сторону.