Царь-дерево
Шрифт:
— Вон отсюда! — Лао Вэй не в силах был сдержать ярость, подскочил к нему, схватил за борта куртки и с силой толкнул.
Губы у Сяо Тана задрожали, но он ничего не сказал и бросился прочь. Оркестранты молча смотрели на Лао Вэя.
— Инструменты настроили? — спросил Лао Вэй уже более мягко, чтобы нарушить тягостное молчание. Никто не ответил. — Если настроили, отдыхайте, — произнес он усталым голосом. Он не хотел уходить первым под их осуждающими взглядами, ждал, пока уйдут они. Спустя немного оркестранты стали медленно расходиться, они шли мимо Лао Вэя, исчезая в темноте за занавесом, никто не взглянул в его сторону, не произнес ни слова. Они осуждали его, молча, сурово осуждали.
«Черт бы вас побрал! Разве не вы все это затеяли?» — сердито подумал Лао Вэй. Из оркестра донесся
Лао Вэй на него прикрикнул, отодвинул контрабас подальше от барьера и хотел было уйти, но передумал, обошел литавры и сел в оркестре, боясь, как бы мальчишки чего-нибудь не натворили. Но стоило ему сесть, как он сам стал объектом, привлекавшим внимание.
— Это барабанщик?
— Не похож, оркестранты все в форме!
— Посмотри на его куртку…
Лао Вэй чувствовал себя очень неловко, не знал, куда девать глаза от смущения, и думал, что недаром оркестранты, как только начинается антракт, сразу устремляются наверх. Он без всякого интереса смотрел на ударные инструменты: литавры, тарелки, маленькие барабанчики, барабаны, бубен — и думал, что со всеми этими инструментами способен был управляться только такой замечательный мастер своего дела, как Лю Цюньчжэнь. Конечно, один он не мог полностью использовать все возможности ударных инструментов, двух рук для этого мало. Жаль, что ушел Хан Гопин, игравший на маленьком барабане, но Лао Вэй никогда никого не удерживал. В 1973 году из Шанхая пришло распоряжение за исходящим номером 30, согласно которому молодой человек из интеллигентной семьи, единственный сын, да к тому же слабый здоровьем, имел право возвратиться из деревни [29] в Шанхай и получить работу. Сяо Хан был единственным сыном в семье, но как раз за полгода до распоряжения официально перевелся на работу в ансамбль, став, таким образом, государственным служащим, а такой случай документ не предусматривал. В прошлом году, воспользовавшись тем, что по всей стране решался вопрос о молодежи, он наконец нашел способ вернуться в Шанхай. Окольным путем. Переехал вначале в деревню, восстановив статус интеллигента. Лао Вэй очень сокрушался, что теряет хорошего музыканта, он, конечно, имел формальное право его не отпустить, но не стал этого делать, сказал лишь: «Родную землю тяжело покидать, даже лист и тот падает под свое дерево, кто не мечтает о возвращении в родные места?» Нелегко далось это Хан Гопину. Сколько сил он затратил! Уехать просто, а вот вернуться? Возвращение на родину — святое дело. В Шанхае свое чадо, свою кровиночку ждали старые отец и мать, все глаза проглядели… Лао Вэй устроил Хан Гопину проводы, подарил альбом с фотографиями. Парень был глубоко тронут, из его огромных глаз по бледному лицу катились слезы. Лао Вэй тоже расчувствовался. Гопин хоть и уезжает, а любит свой ансамбль, будет помнить все доброе, что с ним связано.
29
Интеллигенты находились в деревне на перевоспитании.
За два последних года ансамбль потерял много хороших музыкантов, но Лао Вэй никому не чинил препятствий — всем желал добра: пусть каждый живет так, как ему лучше.
Уехала и самая юная, похожая на куколку девочка, прозванная Пельмешкой. Ей исполнилось только четырнадцать, когда она покинула родной город, но, как старшая из детей в семье, она обязана была ехать в деревню на перевоспитание.
Зная это, мать забрала ее из школы и отправила в Сучжоу, где у нее был старый, полуразрушенный дом, с тем чтобы девочка обучалась там игре на скрипке. Девочка была способной, играла превосходно. И когда мать привезла ее на экзамен, она с первого взгляда пришлась по душе Лао Вэю, да и остальные музыканты ее полюбили. В то время не было свободной штатной единицы, и по совету партячейки ее решили
Девочку вначале прозвали «бобо», что значит одновременно и «волна», и «сдобная булочка». А потом выбрали нечто среднее, прозвав Пельмешкой. Учиться в ансамбле не было никакой возможности, и девочка стала играть в оркестре, заняв место последней скрипки. Она очень старалась. Приходила в любую погоду, никогда не опаздывала, не уходила раньше времени, хотя ее и не вызывали во время переклички — в списке оркестрантов ее фамилия не значилась. И только потом Лао Вэй велел называть и ее фамилию. Когда это случилось в первый раз, ее кукольное личико засветилось радостью, расцвело. Она громко и отчетливо откликнулась: «Здесь!»
Пельмешка была настоящей умницей и, когда выдавали зарплату, талоны на питание, мыло, полотенца, билеты в кино, стояла в сторонке, продолжая репетировать, даже головы не поворачивала. Обычно она упражнялась на кухне, за загородкой, где лежал уголь. Жила Пельмешка далеко, но в общежитии мест не хватало. После землетрясения в Таншане этот район стал опасной зоной — по прогнозам в ближайшие два года здесь тоже ждали землетрясения. Поэтому актерам ансамбля выделили палатки, места стало больше, и Пельмешка с радостью перебралась сюда со своими нехитрыми пожитками: одеялом, матрацем, зубной щеткой и несколькими книгами.
Лао Вэй очень заботился о девочке еще и потому, что она нужна была оркестру: скрипачей не хватало. Он долго бегал в городской отдел культуры, пока удалось наконец выбить для нее временную ставку — двадцать четыре юаня. Но после разгрома «банды четырех», когда люди обрели право решать свою судьбу, а успевающие учащиеся — возможность получить высшее образование, Пельмешка ушла из ансамбля и поступила в школу. Лао Вэй и ее не стал удерживать, хотя ему стоило немалых усилий принять ее в штат. Пусть девочка учится, это хорошо, будет больше перспектив. Он погладил ее по головке, пожал руку и сказал: «Учись хорошо, оправдай доверие!» И девочка поклялась, что непременно поступит в институт. Лао Вэй был очень доволен, улыбался, но в ансамбле осталось всего три скрипки.
Ушла альтистка Цзян Хун, ее родители, высокопоставленные кадровые работники, перевели дочь в Пекин. Она была не единственным ребенком в семье, не жаловалась на здоровье. Но желание родителей жить вместе с детьми вполне закономерно, считал Лао Вэй. И Лао Вэй отпустил Цзян Хун.
Отпустил Лао Вэй и трубача Чжоу Минмина, сдавшего экзамены в провинциальный институт искусств. Он понимал, что в его маленьком ансамбле нельзя достичь больших успехов, а Чжоу парень талантливый, пусть учится — станет настоящим музыкантом.
Пианистка Ли Ли уехала к своему мужу. Целых три года они были женихом и невестой, а Лао Вэй не хотел выступать в роли матушки Ванму [30] .
Многие ушли. Место Пельмешки занял сын начальника городского отдела культуры, провалившийся на экзаменах в институт. Начальник отдела культуры весь извелся из-за сына, просто жаль на него смотреть, и Лао Вэй принял этого никчемного парня в ансамбль, вызвав кучу нареканий и кривотолков. А сын во время репетиций играл слишком громко, а на спектакле едва слышно — словно комар пищит.
30
Мифическая богиня Сиванму, проживающая в раю на горе Куньлунь, запретившая своей дочери выйти замуж за пастуха, жителя Земли.
Лао Сун не смог отговорить Лао Вэя и, холодно улыбаясь, сказал:
— Тебе не руководителем ансамбля быть, а заведующим приютом.
Как-то Сяо Тан во время репетиции даже швырнул в сердцах дирижерскую палочку и крикнул:
— В кого нас превратили? Мы что, трамплин? Или благотворительное общество?
Все молчали, будто немые…
Раздался первый звонок.
Лао Вэй невольно оглянулся и увидел, что музыканты стоят у входа в оркестровую яму с инструментами в руках, готовые занять свои места.