Царь-дерево
Шрифт:
— Оповестите роту о прекращении работ до особого распоряжения, — подумав некоторое время, нехотя сказал он.
После ухода командиров отделений он позвонил Цинь Хао. Тот в пожарном порядке приехал в расположение роты. В сопровождении и почетном окружении Инь Сюйшэна, Пэн Шукуя и нескольких пронырливых бойцов Цинь Хао осмотрел всю штольню. Вернувшись в расположение роты, он долго молчал. Опасность, нависшая над штреками, была настолько велика, что даже неспециалиста прошиб бы пот.
«Тридцать восемь метров, еще остается два метра…» — отметил про себя Цинь Хао. Искушение пройти два оставшихся метра было непреодолимо. Он закурил. В тайниках его души шла отчаянная борьба. Отступить — пойдут прахом все усилия, которые он вложил в это дело, он станет притчей во языцех, паче того — это повлечет за собой… Рискнуть пройти по острию ножа — дело
Всесторонне взвесив такой способ действий, Цинь Хао наконец принял решение: скачущей лошади не до помятой под копытами травы, мчащемуся поезду — не до камешков, летящих из-под колес! Он поднял голову и посмотрел на Инь Сюйшэна, надеясь найти в нем поддержку. Но тот совсем упал духом и еще больше согнулся в пояснице. Это несколько разозлило Цинь Хао, но вместе с тем, как у шулера, заметившего неуверенность в своем сопернике, вызвало мгновенное страстное желание действовать решительно. Сохраняя спокойствие в облике и голосе, он спросил:
— Политрук Инь, положение в Зале славы вызвано объективно сложившимися опасными условиями или субъективной нерешительностью?
Глядя в гипнотизирующие глаза Цинь Хао, Инь Сюйшэн был в полном смятении и не знал, что ответить.
— Постановка политики во главу угла — это самая суть всей сути, самый ключевой вопрос из всех ключевых вопросов. Я не понимаю, какое знамя несет ныне ваша первая рота, что для вас является основным звеном! — Голос Цинь Хао становился все строже. — Вам вручены на хранение золоченая кружка, которой пользовался замглавкома, кресло, на котором он сидел. При такой чести даже трус способен стать смелым! А вы? Где ваша вера в успех?! Где ваша отвага?!
Инь Сюйшэн, испуганно моргая, почтительно стоял перед Цинь Хао, затаив дыхание.
— Послушай, Инь, — пыхнув сигаретой, Цинь Хао смягчил тон, — я вовсе не толкаю тебя на отчаянный шаг. Что до отчаянности, то десяти таким, как ты, не сравниться с одним Пэн Шукуем. Ты политрук и должен понимать, как нужно в этой ситуации использовать лозунг «ставить политику во главу угла»!
Испуганный Инь Сюйшэн не переставая кивал головой.
— Ладно. У меня еще совещание в штабе дивизии. — Цинь Хао поднялся, выражение его лица было заметно мягче. — Жду от вас хороших вестей.
Проводив его, Инь Сюйшэн отер с лица холодный пот. Он повторил мысленно ту проповедь, которую прочитал ему Цинь Хао, внимательно обдумывая каждое прозвучавшее слово. Главный смысл ее понять было нетрудно: решение он должен был принять сам. Ставить политику во главу угла, высоко нести знамя и твердо держаться линии партии — все это он, как молитву, много раз твердил перед ротой и затвердил назубок. Но теперь, когда эту молитву прочитали ему самому, он понял, что в создавшихся условиях это всего лишь расплывчатые, ничего не говорящие, никчемные слова. Однако танцевать нужно все же от этого. Говорить о заботе партии, почете, вере в успех, силе людей. Золоченая кружка уже побывала во всех отделениях роты. Придумать какую-то новую форму ее использования для воодушевления людей очень трудно. Теперь вся надежда на старинное кресло финикового дерева. Провести торжественное собрание с принесением клятвы, выражением верности долгу? Или дать каждому бойцу посидеть в кресле? Инь Сюйшэн пока не пришел к окончательному решению.
После обеда он объявил роте указание комиссара: немедленно возобновить работу.
Военнослужащий не может не подчиниться приказу, не имеет такого права! Кресло-реликвию внесли в штольню и поставили
Несмотря на то что клятва была составлена в столь страстных, столь высоких выражениях, она не вызвала в сердцах бойцов доблестных чувств. Каким бы мощным ни был духовный заряд, он уступал по силе воздействия страху перед нависшими над головами камнями, готовыми обрушиться в любой момент! В конце концов, головы людей, как и камни, вещи материальные. У каждого в душе шла борьба между зовом славы и угрозой смерти. Однако колебания, сомнения оставались в душах бойцов, ноги же их реагировали совсем по-другому — отважно шагали вперед. Их подгоняла и другая сила. Со времени их прихода в армию, даже с момента их рождения, вся воспитательная работа, которая с ними велась, не давала им ни одного примера, ни одного случая отступления перед опасностью или отказа выполнить приказ. Для солдата репутация «боящегося смерти» страшнее, чем сама смерть. Тем более сейчас, когда они действуют не каждый сам по себе, а как группа взаимосвязанных и взаимозависимых людей. Когда командир стоит перед лицом бойцов, старый боец — перед лицом новобранцев, мужчина — перед лицом группы мужчин, их чувство собственного достоинства и чувство доблести, взаимно стимулируя и индуцируя одно другое, многократно возрастают. Такова сила традиции, сила общепринятых норм поведения, сила коллектива. И в этом разгадка тайны, почему герои среди солдат появляются как при одаренных командирах, так и при бездарных.
Сейчас этот порыв подлинного мужества захватил и Лю Циньцинь. Когда церемония принесения клятвы была закончена, Инь Сюйшэн дал ел особое поручение:
— Товарищ Циньцинь, наступил ключевой момент — партия устраивает нам испытание. Это кресло-реликвия — источник нашей силы, от него зависит наша политическая судьба. Твоя задача — обеспечить сохранность кресла и сделать так, чтобы оно было на виду у каждого, кто входит в штрек или выходит из него. Оно должно максимально сыграть свою политическую роль!
После этого Инь Сюйшэн поспешил на командный пункт роты доложить обо всем комиссару Циню. Лю Циньцинь торжественно стала рядом с креслом, провожая взглядом уходящих в штрек бойцов. Провел свое отделение сурово насупившийся Усач. Пэн Шукуй подозвал к себе своих бойцов и приказал:
— Каждому взять по стойке на случай чрезвычайных обстоятельств!
Бойцы ударного отделения с крепежными стойками на плече один за другим проходили мимо стоящей у кресла Лю Циньцинь, поднимались по каменным ступеням и скрывались в штреке. Циньцинь вдруг охватило чувство одиночества. Она посмотрела на кресло — ему вроде ничто не угрожало. Тогда она пристроилась за шедшим последним Чэнь Юем и поднялась по ступеням наверх.
— Выполняй приказ политрука, — остановил ее стоявший у входа в штрек Пэн Шукуй. — Встань на свое место!
Циньцинь очень не хотелось возвращаться, ей хотелось в такой момент быть вместе с бойцами. Она посмотрела просительно на Чэнь Юя. Тот, сделав вид, что не понимает ее взгляда, озорно подмигнул ей и сказал:
— Слушай, что тебе говорит командир, и иди на место. Безопасность кресла важнее всего.
Циньцинь стояла, не двигаясь с места. Чэнь Юй подошел ко входу в штрек, обернулся и улыбнулся. Она поняла, о чем думал Чэнь Юй. Говоря о «безопасности кресла», он имел в виду ее безопасность. Озорным взглядом и улыбкой он как бы говорил: не бойся, мы вернемся. Для нее это было равносильно тому, как если бы он сказал труднопроизносимые слова: «Я люблю тебя!» Любящие сердца не нуждаются в клятвенных заверениях. Мама может быть спокойна: Чэнь Юй действительно такой человек, на которого можно положиться. Чуткое девичье сердце подсказывало ей, что он любит ее большой любовью, хотя эта любовь пока еще по-братски покровительственная, сдержанная. Это потому, что она, Циньцинь, еще юна, хрупка, еще нуждается в опоре, в человека, который, как отец или старший брат, защищал бы ее от жизненных бурь и невзгод. Но постепенно Циньцинь станет более зрелой, станет сильнее. И в один прекрасный день они с Чэнь Юем возьмутся за руки и вместе пойдут по дороге жизни. И любовь их станет более зрелой.