Царь Федор. Трилогия
Шрифт:
Кроме того, сразу же после битвы при Ельце были отправлены гонцы к Власьеву в Истамбул с повелением шибко нажаловаться османскому султану на подлых крымчаков, пошедших зорить Русь. В ту же копилку пошел и жареный факт ограбления посольства. Первой задачей Власьева, который возглавил посольство к османам, было, как и у посольства к крымчакам, создание у турок впечатления, что Русь слаба, в стране смута и почти безвластие. Справедливо, как теперь уже стало ясно (ибо в вещах погибшего Газы Герая были найдены письма турецкого визиря), полагая, что те не удержатся и надавят на крымчаков, и так уже готовых ринуться в поход при таких вроде бы сказочных условиях. Уж больно в глубокой заднице находились финансовые дела османов, расстроенные бунтами и почти беспрерывными войнами. И попытка хоть как-то, пусть даже частично поправить их с помощью торговли богатым и вроде бы столь легко добытым ясырем была слишком уж соблазнительной. И он с этой задачей справился. Но это был лишь начальный этап игры.
Следующий же должен был
Между тем здесь, дома, все двигалось согласно моим планам. Война войной, а бизнес бизнесом. Летом я велел собрать в Белкино старших дьяков со всех своих вотчинных, царских и черносошных, а также иных земель, что находились под моим царским управлением. Почти месяц Акинфей Данилыч с Виниусом показывали им свое хозяйство. И, несмотря на природный, так сказать, посконный крестьянский консерватизм, сумели-таки шибко заинтересовать собранных большинством своих новинок. Впрочем, будь они в одиночестве — не факт, что им это удалось бы. Обычно ведь мужики, прежде чем что иное перенять, долго чешут в затылке, кивают головами и тянут что-то типа: «Так-то оно так, да, вишь ты, какое дело…», да и находят сотню отговорок, почему этого никак не стоит делать. Совсем другой тут менталитет — очень консервативный. Тут реклама, начинающаяся словами «Новый, улучшенный…», стопроцентно обречена на провал. Но в этот раз сработало еще и то, что некоторые новшества уже были кое-где внедрены, в той же моей уральской вотчине практически полностью перешли на вспашку двухколесным плугом, также и в Больших Вяземах, а в Важской волости уже работали почти десяток водяных мельниц и два заводика — железоделательный и суконный. Да строилось еще шесть. И старшие дьяки с этих земель наперебой забрасывали Акинфея Даниловича и Акселя Виниуса вопросами. Сработал принцип «А мы чем хуже?», и остальные также начали проявлять ко всему неподдельный интерес и настырно лезть в каждую дыру. Так что эти «сборы руководящего и начальствующего состава» можно было считать вполне удавшимися.
Более того, Акинфей Данилыч докладывал, что по окончании все выразили желание собраться тем же образом еще через год-другой, буде у них за сие время явно разных вопросов поднакопится. Я на то «добро» дал. А заодно, подосадовав на собственную бестолковость, велел вдогон разослать в вотчины и черносошные земли наказ отобрать кому сколько можно мальцов, умом быстрых и памятью крепких, в Белкино на обучение за казенный кошт. Для дальнейшего продвижения большинства моих проектов преобразования и развития мне нужны были грамотные и способные к обучению специалисты среднего и низшего звена, коих пока был жуткий дефицит. Да и понимания, кого и как готовить, также пока не было. Но я решил создать некий запас людей, просто обученных грамоте и цифири, ну и неким иным практическим навыкам. Разработку программы подготовки я банально свалил на Виниуса, поставив ему задачу втиснуть все, чему он решит необходимым обучить, максимум в три года. Задача подбора кадров была поставлена и перед Митрофаном. Поскольку с моим воцарением была возрождена и та «спецшкола», которую я затеял в дальнем починке Белкинской вотчины, после того как мне пришлось вывезти из Москвы ребят из организованной Митрофаном наушной службы. Ну и конечно, едва ли не в первую очередь я затеял расширение царевой школы. На первом этапе в два раза, до двух сотен человек на поток, что при сроке обучения, определенном в семь лет, давало в целом тысячу четыреста человек обучаемых.
Ох мало… но елки ж палки, без решения главного вопроса — откуда взять учителей, увеличить контингент не представлялось возможным. Да, если честно, даже и на затеянное увеличение мест в царской школе и создание новых учебных заведений учителей не было. Но я надеялся, что часть таковых смогу выдавить из патриарха Иова, хотя он и так уже ворчал, что я буквально обдираю монастыри и епархии, едва ли
Между тем подступал ноябрь. Еще весной я велел объявить, что большую часть оброка и хлебного налога будут имать овсом. К сентябрю в царевы хлебные склады — их сеть после великого голода батюшка расширил — рекой потек овес. Там он принимался, учитывался и тут же отправлялся в Воронеж, где его грузили на суда и отправляли вниз по Дону к Черкасску-городку. Туда же шел сплавляемый плотами рубленный еще зимой вокруг Воронежа лес, из него неподалеку от Черкасска казаки ставили здоровенные хлебные амбары. И опять же туда было отправлено почти сорок тысяч горшков и три тысячи жестяных банок тушенки, которые успел наработать мой заводец в Белкино. Для него это была первая масштабная «проба пера». Так что к декабрю там скопилось почти миллион пудов овса и двести тысяч пудов хлеба.
Выдвинутые казаками в степь дозоры докладывали, что обычной степной сторожи в этот раз крымчаки и ногайцы высылают мало, и опытных воинов в ней не видно. Все больше мальчишки под командой совсем уж дряхлых стариков, и к самому Дону они не подходят, опасаются. В общем, была надежда, что наши осенние приуготовления прошли незамеченными.
В конце ноября я исполчил поместное войско и посошную рать в уже знакомом лагере у Одоева и двинул вниз, к Воронежу, а затем Ново-Кальмиусским шляхом к Черкасску. Из стрельцов я на этот раз взял две тысячи конных, а более никого. Одновременно были посланы гонцы к башкирам, часть которых уже вовсю шерстили ногайские кочевья в предгорьях Кавказа, а часть еще двигались степями, раскинувшимися между Волгой и Доном, ничтоже сумняшеся попутно грабя и мирные кочевья казанских татар, и их данников, что явилось для меня очень неприятным сюрпризом. Еще не хватало во время разворачивающейся и без того тяжелой войны получить в государстве свару между казанцами и башкирами. Похоже, я тут все-таки перемудрил…
До Черкасска войска добрались только под Светлое Рождество, изрядно оголодавшими, и я дал армии недельный отдых, как раз пришедшийся на Рождество. К этому моменту подошли и башкиры. Их собралось тысяч пять, но и то было изрядно. Сразу после Рождества войско разделилось на две части — две трети вместе с почти пятью тысячами казаков под моим общим командованием двинулись от Черкасска в сторону Перекопа и устья Днепра, а треть вместе с башкирами и еще тремя тысячами казаков переправились через Дон и двинулись на юг, к устью Кубани. Позади обоих отрядов ехало посошное войско, нагруженное овсом и хлебом. Перед обеими частями войска была поставлена задача захватывать у встреченных крымчаков и ногайцев весь имеющийся скот и вырезать те кочевья, в которых встретятся русские или славянские рабы. Остальных не трогать. Впрочем, еще неизвестно, кому больше повезло. Ибо какая судьба ждет в самый разгар зимы людей, лишившихся не только пищи, но и практически единственного доступного в степи источника топлива — кизяка, было ясно. Но хоть какой-то шанс, например, добраться до Озю-Кале, как здесь именовался Очаков, Темрюка или Азова, у них все равно оставался.
Я не считал, что обладаю достаточным военным опытом, особенно в условиях степной войны, поэтому еще в Черкасске провел большое военное совещание. На нем было решено разделить войско на шесть колонн, почти полностью перекрывавших степь и позволявших не выпустить из ловушки ни единого кочевья, а приблизительно за один конный переход до Перекопа стянуть четыре колонны в кулак, на случай если информация о нашем войске все-таки просочится и ставший после гибели Газы Герая ханом Тохтамыш Герай быстро соберет войско и двинет нам навстречу. Особо много он собрать не мог, ибо большинство, причем самых лучших, опытных воинов полегли под Ельцом либо находились сейчас в нашем плену. Но, по самым оптимистичным для него расчетам, тысяч пятнадцать — двадцать он, стянув воинов со всего Крыма, выставить мог, что лишь где-то на треть недотягивало до моей части нашего общего войска, считая, естественно, без посошных. Правда, у меня в войске имелось две тысячи конных стрельцов и почти сотня разнокалиберных пушек (ну так вот здесь обстояло дело), которые везли на санях за войском, но для того, чтобы использовать это преимущество, нужно было время для развертывания. А крымчаки были последними, кого можно было заподозрить в том, что в случае чего они мне его дадут…
Пятьсот верст до Перекопа мы прошли меньше чем за месяц, в основном потому, что практически не останавливались. Отчего войско уменьшилось почти на пять тысяч человек, кои были отправлены к Черкасску с полоненным скотом. Конечно, такое ослабление моих сил было опасно, но я решил рискнуть, считая, что выигрыш во времени в данный момент важнее. Русских пленников в степных кочевьях оказалось всего около тысячи человек, украинцев чуть больше — под пять, были и молдаване, и валахи, несмотря на то что Молдавия и Валахия вроде как пребывали под рукой османского султана, а также и поляки, и венгры, и даже немцы и чехи, но тех совсем мало. Всех я отправил в Черкасск. Потом разберемся, что и как с кем делать.