Царь Грозный

Павлищева Наталья Павловна

Занимался бедолагами Григорий Лукьянович Скуратов, а у него не было привычки выпускать тех, кто попал на дыбу, чтоб не сболтнули лишнего. Остальные купцы отправились по весне под царской охраной в дальние страны. Московия снова начала торговать своими товарами по всему миру.

Каждый день Иван Васильевич задавал Скуратову один и тот же вопрос, которого верный помощник ждал с содроганием. Но что мог ответить Малюта? Только разводил руками:

– Пока нет, государь…

Шли дни, но успокаиваться государь не собирался, напротив, его чело все

глубже прорезали морщины, а взгляд становился все тяжелее. Иван Васильевич не в ладу с собой, душа его смятенна, в ней идет борьба лучших сторон с худшими. Если бы в ту минуту рядом оказался умный наставник! Если бы помог преодолеть это сползание к худшему!

Но митрополита Макария нет, а Афанасия государь, хотя сам и возвел на митрополию, не очень-то слушает. Государь все больше размышляет, все дольше сидит ночами за книгами, пытаясь в них найти ответ на свои тяжелые мысли.

Долгое сидение за книгой в ночи привело к тому, что государь вдруг дернул головой на рынду, стоявшего у двери:

– Вели позвать митрополита Афанасия! Пусть сюда придет.

Рында не рискнул напомнить, что на улице ночь темная, что митрополит небось не первый сон видит, не все же, как государь, ночами свечи жгут, но, зная, что Иван Васильевич терпеть не может, когда не выполняют его приказаний, только кивнул и поплелся вон.

Уже через минуту посланец мчался в митрополичьи палаты передавать требование государя.

Митрополит Афанасий и впрямь сладко похрапывал после сытного ужина. Знатные пироги с визигой у новой ключницы! А еще была хороша белорыбица… Даже во сне у митрополита потекли слюнки при воспоминании. Не чревоугодник он, однако не отказывался от удовольствия, получаемого за сытным столом.

Живот Афанасия, плотно набитый всякой вкуснятиной, довольно бурчал. В такт ему похрапывал и сам хозяин. Потому приезд нежданного гонца был совсем некстати. На первую попытку келейника разбудить митрополит только рукой отмахнулся, но стоило услышать: «Государь повелел…» – сон как рукой сняло!

– Случилось что?! – испуганно хлопая осоловелыми спросонья глазами, поинтересовался Афанасий.

– Не ведаю, владыко. – Келейник поспешно помогал митрополиту облачиться.

– Чего же не спросил? Гонец какой к государю среди ночи прибыл или как? Не поговорить же зовет в неурочный час?

Ошибся Афанасий, именно для беседы звал его к себе государь.

В царской опочивальне темно, только на поставце над раскрытой книгой горит большая свеча. Сам государь, задумавшись, даже не сразу заметил запыхавшегося от быстрой ходьбы митрополита. Где-то внутри у Афанасия появилась досада: чего было среди ночи звать-то, до утра не терпело?

– Звал, Иван Васильевич? – Царь в ответ вскинул невидящие глаза, молча смотрел, не мигая, потом коротко кивнул. – Случилось что?

Снова кивок и приглашающий жест:

– Присядь, владыко…

Рында, видно, поняв, что не для его ушей будут речи, выскользнул вон, плотно прикрыв за собой дверь опочивальни. Митрополит устроился в глубоком кресле подле ложа. Сам хозяин присел на высокий стул у поставца. Немного посидели молча, Афанасию уже надоело играть в молчанку, очень хотелось попить кваску и обратно на свою

постель, сладко почмокивать до утра. Но, услышав глубокий, тяжелый вздох Ивана Васильевича, понял, что разговор будет долгим и непростым.

– Как жить? – На вопрос не надо было отвечать, это митрополит осознал сразу. Не его спрашивал Иван Васильевич – себя! Себе вопросы задавал и сам же пытался найти ответ. Просто ему нужен человек, который поймет, направит мысли в нужное русло. Интересно, были ли у него такие беседы с Макарием?

Царь тяжело поднялся, подошел к окну, долго глядел в темное ночное небо, вряд ли понимая, что там за окном. Снова хрипло заговорил:

– Дед Иван боролся с боярами, отец тоже. Я столько лет уж борюсь. – Неожиданно резко обернувшись, усмехнулся: – Мне Пересветов давно твердил, что единая власть должна быть в государстве! Если только станут им править бояре по своей воле, то непременно меж собой передерутся и все прахом пойдет!

Афанасий не мог понять – кто же против? Попытался осторожно ответить:

– Бояре твою власть, государь, признают…

– Только в словах! Только в словах! – взъярился Иван. – А на деле? Измена за изменой! То один бежит, то другой! Почему они бегут? – Глаза государя впились в лицо митрополита.

Тот чуть пожал плечами:

– Опалы боятся…

– Служи верно да худого не замышляй, так и опалы не будет!

Афанасий промолчал, но Иван, видно, и сам понял, что не все так, как он сказал. Криво усмехнулся:

– Я тех, кто верен и голову передо мной склоняет по своей воле, не обижаю.

И снова промолчал митрополит, и снова царь понял невысказанное сам.

– Да, не обижаю! О Сильвестре и Адашеве думаешь? Я у Вассиана в Песношском монастыре был, о том помнишь? – Афанасий кивнул, как же не помнить ту поездку, когда княжич Дмитрий погиб? – Ведаешь, что он мне сказал? Не держать рядом с собой умников, потому как они под себя возьмут и сами править станут! Что, не прав?! Ну, скажи, не прав?!

Митрополиту пришлось кивнуть со вздохом, что уж тут возразить, все верно. Взяли под себя государя Сильвестр с Адашевым, может, потому и в опалу попали? Как же осторожно нужно рядом с ним жить, чтобы и себе не оказаться в клетке заживо сожженным? От этих мыслей его отвлек Иван Васильевич:

– Но не о том сейчас… Я на царство венчан, по Божьей воле властвую над Московией! А где та власть? Боярская дума свое гнет, удельные князья свое, бояре чуть что не по ним – в Литву бегут… Скажи, владыко, если я Богом на царствие венчан, то над животом их волен?! Отвечай: да или нет?! – Лицо Ивана приблизилось вплотную к лицу Афанасия. Тот выдержал бешеный взгляд царя и покачал головой:

– Не всегда, государь…

– Как так?! Кому нужен государь, который ни казнить не смеет, ни миловать?! На что же власть тогда?

Афанасий собрал все свои силы, чтобы твердо ответить:

– Государь, твоя воля над всем людом твоим, да только не карай бездумно, не подозревай всех вокруг. Больше милуй, чем наказывай, и тебе верны будут более чем, если жесток будешь…

Иван махнул на него рукой:

– Нет, не то!

Снова тяжело заходил по опочивальне, разговаривая сам с собой: