Царь и Россия(Размышления о Государе Императоре Николае II)
Шрифт:
Эта справка приводится мною для следующего: когда в Петербурге (22-е — 28-е) не было и подобия революции, и вся страна была совершенно спокойна, — и пресловутые массы были численно ничтожны и мирны, — Дума через Родзянко сообщала Государю в Ставку и всем командующим, что революция в полном разгаре.
Опровергнуть Государю этого подлога и новой лжи никто из бюрократии и военных чинов не посмел.
Обмана, подлога и преступления, равного этой буффонаде, история не знает.
От событий тех дней веет чем-то гнусным и мещанским. Никто ничего не смеет. Всё как ошалелое чего-то ждет, и по всей стране несется
Она наступит, когда народ станет бесноватым, одержимым, и начнет от этого клича пропадать.
Ленин — на балконе Кшесинской — сильнее всей Думы. Ленин — революция, он каторжник по призванию, наемник, шпион, насильник, наглец, но знает, чего хочет, глумясь над Россией, народом, миром.
А в дни 22-28-е идет подленький обман, беспричинный слом истории под призыв Думы «спасения России и победы».
На Государя лгали все. Теперь ему лгут все: общество, бюрократия, высшая власть, Дума, командующие. Распад страны, начатый в 1904 году обществом и бюрократией, — довершен.
Была ли попытка все это остановить? — Не было никакой. Гражданская и военная бюрократия — сразу и вся, — струсила и сдалась, не пробуя защитить ни России, ни Государя, ни строя, ни армии, ни самих себя.
Где же былое окружение Государей?.. Где Меньшиков, Шереметьев, Волынский, Бецкий, Потемкин, Румянцев, Ростопчин, Суворов, Кутузов, Киселев? Сколько славных имен! Сколько сильных людей. Где люди высокого уровня общества и бюрократии эпох Государей Николая 1 и Александра 11?
Где Сусанин, Минин? Ни кругом Государя, ни в Петербурге — нет людей. Все растворилось или в интеллигенции, или в снобизме, или в разгуле кутящего и спекулирующего тыла. Останутся князь Долгорукий, Татищев, Боткин — эти не оставят Царя. И позже не будет Кобленца, и пока не слышно о Минине.
Революции не было. Она начнется с часа отреченья Государя. И акт этот исторгнут новым подлогом.
Все те роковые дни Государь Николай 11 был, видимо, совершенно покоен.
Он верит в народ и в армию.
Революция Франции [244] — ни на минуту не продает Родины, к чему идут и что делают у нас с умыслом и от страха поголовно все вожаки — с часа отречения Государя, единого не продавшего ее.
Цель требования отречения — победа. Сколько бессовестной вздорности в этом условии!
Вожаки говорят о победе, но ни одна душа не верит словам — оттого победы быть не может.
Весь народ понял сразу, что в происходящем все ложь. И народ когда- нибудь должен узнать, что все было подлогом и кто его совершал.
244
Великая французская революция (14 июля 1789 г. — 9 ноября 1799 г.) привела к уничтожению монархии и провозглашению республики (1792) под девизом «Свобода, равенство, братство».
Да, — и у французов, и у их аристократии и демократии было «охвостье», но оно откидывалось, отбиралось, ему рубили головы, не давая слишком соваться вперед. У нас большинство оказалось сплошь «охвостьем».
Лишь много позже отобравшееся белое движение, не зная точно, во имя чего идти, сумеет героически умирать, но оно малочисленно и бессильно будет победить.
Революция Франции —
Франция рубит головы антипатриотам. У нас рубят — патриотам.
Пронесшийся вихрем после отречения Царя дух общественной измены — убил героизм, живший в народе и армии.
Лживость, пошлость, ненужность и преступность революции понялась народом сразу, и весь митинговый до сегодня пафос общества — был разоблачен. За ним народ не пошел. Народ принял — но презирал революцию. Французский социалист Thomas, приехавший в числе других поздравить народ, в августе скажет: «Votre r'evolution n’est pas sanglante, mais elle est l^ache» [245] .
245
Ваша революция не кровавая, но она трусливая (фр.).
Столичное общество берет, наконец, «власть» в руки.
Что же получилось? Народ этой власти не признал. Никакой связи с народом не оказалось. Авторитета нет, так как ни чувства, ни чести, ни истории, ни преемственности, ни плана у этой власти нет, и через восемь месяцев вожди общества, как и вся Дума с первых дней, «удерут», как разбежалось от окрика матроса желанное с 1904 года Учредительное собрание.
И когда с 27 февраля общество — Дума — осмелится судить Государя и решать его отречение, оно даст себя навеки суду истории, и суд этот узнав, кто и за что судил, вынесет обществу позорнейший из приговоров. Не нужно имен, — самые имена и каждое имя действующих против Царя и России людей в организациях «Шиповского» съезда, а позже блока, комитетов и последнего думского ядра — и есть клеймо несмываемого преступления. И никого не тронет сознание этих господ, что они «ошиблись», ни развязная ссылка на чьи-то слова, что «нечего зарекаться от возможности поумнеть сообразно обстоятельствам». Кровь Царя и миллионов людей и позор России — не обстоятельства, и кровь эта клянет зачинщиков.
Франция судила Короля, ему ставили в вину: негодные финансы, голод, нищету рядом с роскошью двора. Привилегии дворянства и духовенства резали глаза народу. Налоговое напряжение было крайнее: 12 десятин дворянской земли платят 9 ливров, а крестьянские 4 — платят 14 ливров; Король терялся, видя упадок страны.
У нас ничего схожего нет. Страна богата, сыта, спокойна, на пути здоровых земельных реформ; как нигде в мире ничтожен налог и взимается без всяких кому-либо привилегий. Страна — могущественна и способна содержать величайшую армию в мире. Страна — в состоянии войны. Государь — образец скромности. Нет ни малейшего повода к осуждению.
Сходство лишь в окружении Государя; Mallet du Pan говорит, что «благодаря светскому эпикуреизму, изнеженности, все, что было знатного во Франции, все собственники были совершенно расслаблены».
У нас, как и во Франции — весь правящий класс шел к пропасти — с короной на голове. Сходство было еще в том, что как у Государя, так и у Короля — «был один человек — его жена».
Но тут же и разница: в счете десяти тысяч жертв Французской революции — восемь тысяч дворян, из которых около тысячи военных легло за Короля в бою за него.