Царь и Россия(Размышления о Государе Императоре Николае II)
Шрифт:
Пройдут годы, и народ сам, без пропаганды будет шептать не о Императоре и монархе, а о Царе-судье, о Царе, творившем по-Божьи, неподкупном, смиренном, но строгом. И если что и жалко будет народу оставить, то идею «советов» как намек на невыполненное начало самоуправления.
Забывается Восток с его страстным, солнечным желанием независимости. Врастая в Европу, мы потеряли свободу, попав в рабство ее ставленникам — социалистам-бюрократам. И в этом — безоговорочно виновно общество.
Достоевский говорит, что для русского заманчиво «право на бесчестие». Смутное время, стрельцы, Разин, Пугачев, убийства царей, обе революции,
Но из мрака событий, из кровавой тени и трупного смрада просвечивают и сверкают сказания славного прошлого и лучшего будущего. Прошлого — в лучах то самодержавного, то императорского творчества. Пройдя через все, Россия к 1917 году приближалась царями к высоте могущества и новой победе. А победа эта лежала в руке самодержавного Государя Николая II. Он вел к ней, решив после нее дать желанный покой, самоуправление и кончить земельное устройство.
Общество это понимало и решило ценою России вырвать у Государя эту победу и это величие.
Победа и слава Царя были страшны обществу, рвущемуся к власти над народом. Запад с своей стороны не мог бы допустить победы России, и заговор всей силой своей ударит прежде всего на Государя.
Потеряв Царя, народ потеряет голову и окажется еще более диким и страшным, чем во времена Разина, Тушина [236] и Пугачева. Народ усовестить уже некому.
В чем же синтез русской природы и духа? Неужели, как пишут, мы скифы, неужели только палачи и рабы бесчестия, и народ хаоса, и неужели в нас всегда был проклятый «максимализм души»?
236
Вероятно, имеется в виду самозванец Лжедмитрий II, прозванный в русской истории «Тушинским вором».
Мы ищем, сомневаемся, мучаемся, — а ответ уже дан. Его дал преданный всеми, замученный всеми наш Государь Николай II. В прощальном слове своем, бесчестно скрытом одно время обществом — Государь все так же любовно и доверчиво обращается к народу и армии. Его слова благостны и дышат верой и заботой о народе и России.
Но слова его к обществу — укор в измене.
Он, носитель высшего духа — рассудил и утвердил своей верой в народ — нашу веру в него. Он простил и проявил громадную волю, завещав нам верить и не терять надежды в Россию и народ. И те, кто знает народ крестьянский, знают, что народ достоин его веры и благоволения.
Государь наш не искал славы, оставаясь олицетворением смиренного самодержавия, но он саном своим держал в руках славу Отечества и, прощая, славу эту он завещал народу. Поймут ли его хотя бы теперь?
У нас нет символа победы в могиле «неизвестного» солдата. У нас есть другой трепетный символ — могила Царя, державшего в руках настоящее знамя победы. Знамя это у него вырвано вместе с жизнью, и мы обязаны поклониться его жизни и смерти как неслыханной победе духа.
Государь не интересовался общественным мнением. Таким же было его отношение и к мнению общества, когда он допускал во дворец «старца» Распутина.
Поведение
Распутин был введен высоко рекомендованной духовной особой — с репутацией тоже молитвенника. Он допускался редко — в часы болезни Наследника.
Государем руководит желание исполнить мистическое болезненное желание супруги, видевшей в молитвах старца помощь во время недуга сына. Очевидно, что на Государыню действует и гипнотизм, как действовал раньше таковой же гипнотизм французского доктора Филиппа. Все показывает, что в гипнотическом влиянии Государыня не дает себе отчета.
Государь не допускал вмешательства в свою частную жизнь. Царственная чета в своей кристальной чистоте и простоте не имела мысли, что человек, ими к себе допущенный, — бессовестен и наглый лукавец. Государь не может следить за нравственностью лиц, которых он иногда видит, из которых иные мало и отличаются за глазами поведением от разгульного старца.
Государь считает его иногда юродивым и снисходит к его простоватой искренности.
Попав в доверие, Распутин, как все ему подобные, — зазнался, понимая, что терять ему нечего, а пожить можно всласть. Он хитро изображает простака и юродивость блаженного и молитвенника и умеет притвориться искренним, действуя на мистическую, тревожную и усталую душу Императрицы. В отношении к нему Императрицы есть доля суеверия, отражения медиумизма, царившего в высшем и придворном обществе. Лечение Наследника травами друга Распутина Бадмаева дает какие-то результаты, и Царица-мать в это, связанное с молитвой, лечение невольно верит.
Условия жизни склоняют Государыню к мистицизму; угрозы первой революции, убийства, призрак участи королей Франции, частые церковные служения, открытие мощей, искание высшей защиты. Государыня чувствует измену; отсюда сближение и дружба с женщиной, оказавшейся мелкой. Слухи через нее о нелюбви общества побуждают Государыню смотреть и на «старца» как на доброжелателя.
Государь и Государыня — оба цельные, верующие, нравственно усталые, живут без друзей, без знаков расположения. Во имя молитвенных экстазов этому «крестьянину» прощается его грубость. Развращенность его им была неведома. Они далеки в своей чистоте от распущенности образа жизни общества, разгул которого был более утонченный, чем разгул того же Распутина.
При дворах королей, царей, рыцарей и бояр от веку были фавориты, шуты, чудаки, советчики, буффоны и молитвенники, и Распутин был чем-то подобным.
Он был тем «дворовым» слугой с пороками, которые водились у бар, был «фаворитом», какие существуют у всякой толпы, какими были потом Керенский, Пуришкевич, Гучков, Илиодор, Горький и прочие.
Недалеки в истории «пирожник» Меньшиков, дворецкий Кутайсов и иные. Что же было бы, если бы у Царя появился не один, а несколько советников — простых крестьян? Был бы тот же вопль злобы и молва, и ненависть.
Выбор был несчастный. В приближении этом чувствуется что-то тягостное и роковое, что-то сатанински продуманное и слиянное все с той же распутиновщиной эпохи и среды, которая сама, разнузданная нравами, осмелится осуждать безупречнейшую русскую семью.
Лень, распутство, хамство и прочее совпадает провиденциально с корнем имен — «Распутин, Ленин, Нахамкис, Воровский» и иные.
Царя осудят распутные, пляшущие, болтающиеся по ресторанам «снобы».
Государь не вникал в слухи о старце — и терпел его ради Императрицы, верившей его силе.