Царь нигилистов 6

Волховский Олег

— Будущий моряк не должен обращать внимание на такие мелочи, — заметил Саша.

Они оставили Николу с Здеккауером и тётей Санни и перешли в гостиную. Константин Николаевич приказал подавать обед.

Дядя Костя был явно не в себе и всё время молчал. Пришла Александра Иосифовна, почти ничего не съела и вернулась к сыну.

После заката Никола, наконец, смог заснуть.

— Вы, наверное, можете ехать, — наконец сказал Константин Николаевич.

— Давай мы у тебя зависнем, если можно, — сказал Саша.

— «Зависнем», —

усмехнулся дядя Костя.

— Именно, — кивнул Саша. — Я взял на себя ответственность и хочу посмотреть на результат. Да и мои люди пусть будут на подхвате.

Он перевёл взгляд на «своих людей».

— Николай Агапиевич? Илья Федосеевич? Готовы остаться на ночь в этом скромном жилище?

Андреев улыбнулся и сказал: «Конечно». Баландин кивнул.

И Саша перевёл взгляд на Константина Николаевича.

— Поставь нам три раскладушки, где не жалко.

«Где не жалко» оказалось большой комнатой с мраморной отделкой стен, золочёным потолком и наборным паркетом. Сашу к его радости поселили одного, а эскулапов вдвоём в соседней комнате.

Кровать была широкой и мягкой, а никакой не раскладушкой. Но Саша почти не спал. Встал на рассвете, оделся и вышел в гостиную. Там по-прежнему сидел дядя Костя и обнимал тётю Санни.

За окнами вставало туманное зимнее солнце.

— Есть новости? — спросил Саша.

Константин Николаевич покачал головой.

— Нет.

— Здеккауер что говорит?

— Мы отпустили его спать. С Николой камердинер. Приказать завтрак подавать?

— Давай! Кофе покрепче.

Позавтракать они не успели, ибо за дверью послышались шаги босых ног.

Никола вошёл в гостиную, держась за стеночку. Он был бледен и двигался не очень уверенно.

— Мама! — слабым голосом проговорил он. — Прикажи подать жаркое! Я есть хочу!

Дядя Костя вскочил на ноги и посмотрел на Сашу, как на святого. Тётя Санни отняла от глаз платок.

— Никола, какого чёрта! — воскликнул Саша. — Назад, быстро! Я тебя буду по второму разу лечить!

И Никола закашлялся. Кажется, меньше, чем накануне.

— Одной дозы мало, — сказал Саша Константину Николаевичу. — Курс две недели. Минимум! Особенно с учётом пристрастия твоего ненаглядного с босым зимним прогулкам.

Николу уложили в постель, разбудив прикорнувшего рядом камердинера.

— Ему можно жаркое? — спросил дядя Костя.

— Думаю, да, — сказал Саша. — Но лучше у Здеккауера спросить. Хотя нет! Давай я Андреева разбужу.

Николай Агапиевич продрал глаза, просиял от новостей, одобрил жаркое. Но оговорился, что лучше что-нибудь полегче, если последние дни дитё плохо кушало. Прослушал Николины лёгкие и выдал вердикт:

— Лучше!

— У нас на ещё одну дозу есть? — спросил Саша.

— Наскребём, — не слишком уверенно пообещал Андреев. — А сколько всего надо?

— Двенадцать-четырнадцать доз, — предположил Саша. — Но посмотрим по динамике.

Николай Агипиевич только покачал головой.

—

Я Склифосовскому телеграфирую, — сказал Саша. — Из Москвы выпишем.

И со спокойной душой сел пить кофе.

Дядя Костя всегда был демократичен, так что кофе с булочками за великокняжеским столом достался и мещанскому сыну Андрееву, и купеческому — Баландину. Константин Николаевич и на радостях и камердинера бы посадил за стол.

Саша подумал, что недолго им оставаться мещанином и купцом. Интересно «Анна на шее» даёт дворянство?

Здерауер проснулся, когда Никола доедал жаркое. Профессор посмотрел на это с некоторым недоумением. Прослушал стетоскопом облизывающееся дитё и выводы Андреева подтвердил.

— Воспаление ещё есть, — сказал он. — Но лучше.

Дядя Костя проводил Сашу с его врачами до кареты и подождал, пока они тронутся. Сначала доехали до Петергофской лаборатории. Там остались Андреев с Баландиным готовить пенициллин.

— Справитесь без меня? — спросил Саша.

— Справимся, Ваше Высочество, — улыбнулся Андреев.

И погнали в Царское село. Саша приказал сразу ехать в Александровский дворец: надо было отправить телеграммы.

Первую: Склифосовскому. Вторую: Пирогову с полным отчётом.

Он поднимался по лестнице на первый этаж, когда наткнулся на Гогеля.

— Александр Александрович, мне сказали, что вы здесь.

— Я приношу извинения, что прогулял уроки, — сказал Саша. — Наверстаю.

— Пустое! — сказал Григорий Фёдорович. — Я знаю, почему. Не в этом дело. Государь требует вас к себе!

Саше хотелось верить, что орден, а не гауптвахта, но гувернёр выглядел скорее обеспокоенным, чем радостным.

Глава 2

Папа сидел в своём кабинете с зелёными обоями, темно-зелёным ковром, портретом мама и шестерых детей, зеркалом над камином и экраном с собакой перед ним. Ещё одна собака, точнее небезызвестный предатель Моксик, оккупировала кожаное кресло.

На столе стоял телефонный аппарат с объединёнными слуховой трубкой и микрофоном, как собственно Саша и нарисовал ещё весной. Смотрелось всё равно антикварно, но, главное, работало.

Царь согнал Моксика с кресла у указал на него Саше.

— Садись! Ты хоть выспался?

— Ну-у…

— Мне звонил Костя, сказал, что Никола встал с постели, и Здеккауер не верит своим глазам.

Саша скромно улыбнулся.

— Ты знаешь о болезни Ростовцева? — спросил царь.

Яков Иванович Ростовцев, который в 1825-м донёс Николаю Первому о готовящемся восстании декабристов, но никого не назвал, с весны 1859-го возглавлял Редакционные комиссии и стал великим энтузиастом освобождения крестьян, которое называл не иначе, как «святым делом». Слухи о его болезни до Саши доходили, но не более. Он был слишком увлечён сначала воскресными школами, потом дружбой с Кропоткиным, потом лекциями Костомарова, а потом пенициллином.