Царевна Софья и Петр. Драма Софии
Шрифт:
«Дело бело причинно к потерянию живота» от шведов, повстанцев и самих архиереев — «согласников оному Мазепе», — вспоминал князь. «С трудом и страхом потеряния живота» Куракин с тремя спутниками «тайным образом» пересекли восставшие против царя районы Украины. Проклиная в душе подставивших его царедворцев, князь Борис «уговорил» архиереев не только не поднимать на него киевлян, но смирно направляться в Глухов для низложения Мазепы.
По дороге на Нежин стало известно, что король Карл форсировал Десну. Куракин поймал двух мазепиных конюхов, но по обычному своему человеколюбию отпустил, «а лошадей взял к себе». Так «с великим страхом проехали от Нежина до Путивиля», откуда князь уже спокойно отпустил архиереев в Глухов, а сам
Прибыв в Москву 19 ноября 1708 г., Куракин уже 19 декабря выехал в армию и на Рождество принял под свою команду Семёновский и Астраханский полки. В столице, побывку в которой князь «ставил себе за счастье благодаря особому приему от всех», он засадил сына учить получше латынь, а жену с дочерью, «хотя и с противлением», взял от находившегося в опале первого тестя «в дом свой…и, оставя тут, поехал».
Помимо двух пехотных, по прорезавшейся вдруг странной приязни временщика Меншикова, Куракин получил под начало шесть драгунских полков и «уже перед многими имел любовь и приемность партикулярную, а особливо когда поднес бархат и другие вещи римские». «И во весь тот зимней поход имели со шведским королем многие акции, а особливо знатных; в Городном, где и нашего гвардии полку Семёновского часть была спешена, да под Сокольними… да под Опошнею, где взяли несколько полону и две пушки».
Перемена петровской милости на гнев в один час поразила Куракина: ласкавшие его царедворцы и сам Меншиков немедленно отвернулись от князя. От этой несправедливости, когда войска уже искали с неприятелем генеральной баталии, Борис Иванович чуть не смертельно заболел — и «истинно рад был смерти, как сумасшедший был. И хотя видев себя всегда болезненна, был воздержан во всем — но тех часов уже нарочно всего вольно во всем себя допустил, не храня и не жалея своего здоровья. И потом хоть не твердо, однако ж в бодрость малую пришел, и был на баталии генеральной с королем швецким под Полтавою, командуючи полком лейб-гвардии Семёновским. И во всем том случае неотступно был аж до самого конца баталии. По той баталии все взысканы триумфом, подарками, чинами, деревнями, крестами кавалерскими — только за несчастие я один остался».
Эта опала после Полтавской битвы «ни за что» и несправедливое забвение его боевых заслуг были особенно обидны Куракину: ведь он «той зимы и в ту бытность имел всегда от сердца прилежание и трудился, себя хотя показать, но оное ни во что вменено и загашено».
Вдобавок расстроилось сватовство сына графа Головкина к дочери князя Бориса Татьяне, случившееся прежде «несчастия» с его опалой (и вообще все дети Куракина при его жизни не нашли себе партий) [326] . Так он был печален, что оправившись от нового приступа болезни, в именины свои, «стоя во церкви братцкой у ранней обедни, не мог удержаться воспоминания злости дней моего жития».
326
Дети Куракина оженились и вышли замуж одновременно, в 1730 г.: сенатор и кавалер высших орденов князь Александр Куракин взял в жены дочь сенатора Ивана Васильевича Панина, княжна Татьяна вышла за фельдмаршала князя М.М. Голицына (друга отца), а княжна Екатерина за фельдмаршала графа А.Б. Бутурлина, — храбрейших военачальников Петровской эпохи.
В октябре 1709 г. Куракин был послан инкогнито ко двору Ганноверскому; проведя там одиннадцать месяцев, отправился с секретной миссией в Англию к королеве Анне. В войне за Испанское наследство дело шло к концу. Англия, в союзе с Нидерландами, Священной Римской империей германской нации и сателлитами, еще с 1701 г. воевавшими с Францией и Испанией, готовилась урвать заслуженный кусок. Так что Лондон был одним из важнейших
О намерениях Англии Куракин рассказал Петру в 1711 г., проведя с государем своего рода отпуск в Саксонии и не миновав курортный Карлсбад. То ли ввиду политической целесообразности, то ли забыв о причинах своего гнева на князя, Пётр в дополнение к званию полномочного министра при английском дворе назначил Бориса Ивановича полномочным министром при Генеральных штатах в Гааге, где уже пребывал граф Андрей Артамонович Матвеев (о нём мы рассказали выше, в публикации Записок де ла Нёвилля).
Возможно, именно при общении с графом, автором обличавших царевну Софью «Записок», у Куракина и родилась идея объяснить по-своему коллизии в русском правительстве конца XVII в.
Жизнь князя Бориса была предельно насыщена: переговоры с союзниками заставляли «переезжать непрестанно из Голландии в Англию, а из Англии в Голландию. И того ради принужден был содержать два дома и двойной экипаж».
Однако высокая работоспособность Куракина позволяла находить время для увеселений, среди которых не последнее место занимали умные беседы. Несмотря на крайнее различие исторических взглядов, с графом Матвеевым (служившим послом в Нидерландах еще с 1699 г.) они сработались. Когда в марте 1712 г. Андрей Артамонович отправился послом в Вену, уже в августе следом выехал с особой миссией Куракин.
Очень быстро князь Борис Иванович стал главным представителем России на Западе. Уже в конце 1711 г. он был назначен полномочным министром на конгресс в Утрехте, где в 1713 г. был подписан мирный договор Англии, Нидерландов и Империи с Францией и Испанией.
Защита интересов России требовала от Куракина контакта с русскими представителями при всех европейских дворах, что он успешно и осуществлял, выполняя заодно многочисленные поручения царя Петра, то и дело вызывавшего его на личные встречи в Померанию.
14 сентября 1712 г. князь Борис Иванович был произведен в генерал-майоры российской армии (каковой чин многие его товарищи получили еще после Полтавы), а 6 октября взял на себе еще и коммерческие переговоры с Нидерландами. В 1713 г. Куракин получил чин тайного советника и дополнительно к прежним обязанностям стал «чрезвычайным и полномочном послом при конгрессе мирных трактатов, имеющих быть между Россией и ея союзниками — с одной, и короною Швецкою — с другой стороны».
Отдавая дань военным увлечениям, князь Борис Иванович выкраивает время, чтобы с прусско-датскими войсками участвовать в осаде Штральзунда, а также присутствует в десантах на остров Рюген. Признавая его способность разорваться на много частей, царь Пётр 11 февраля 1715 г. дает Курагину грамоты на заключение «ближняго союза» с датским королем Фридрихом и английским королем Георгом-Людвигом, причем с Англией вдобавок поручается организовать «наступательный и оборонительный союз противу короны Швецкой».
В 1716 г. князю Борису дается «всемерная и совершенно полная мочь» на заключение оборонительного и коммерческого договоров с Англией. К зиме Пётр I сам объявился в Амстердаме и, удовлетворенный тамошним приемом, взял князя Куракина во Францию. Май и июнь 1717 г. в Париже были для дипломата довольно суматошными, зато он получал от государя высший орден Св. Андрея Первозванного. Украшенный долгожданным орденом, он в сентябре стал осуществлять «полную и всемерную мочь» на переговорах о мире со Швецией.
Фактическое положение Куракина как руководителя российской дипломатии в Западной Европе было закреплено в 1722 г.. Отправляясь в Персидский поход, Пётр I дал ему «полную мочь со всеми министрами российскими, при иностранных дворах находящимися, иметь переписку, и повелел при том всем министрам, чтобы они во всяких государственных делах вместо его, государя, уведомляли сего князя Бориса Ивановича Куракина, и получаемый от него решения и наставления принимали как бы его, государя, собственная».