Царьград. Гексалогия
Шрифт:
– Малчат! – подскочивший всадник ударил монаха плетью.
Досталось и Лешке – будто током ожгло, да больно-то как, аж дыханье перехватило!
Вот, урод! Что б ты со своего коня сверзился, чтоб тебя…
Спустившись с холма вниз, колонна вдруг остановилась у неширокой речки, через которую был перекинут узенький деревянный мостик с покосившимися перильцами из старых жердей.
– Отдыхать! – спешившись, приказал тот, что светил ночью факелом, в кожаном нагруднике и шлеме. Видать, этот парень и был среди бандитов главным – те его слушались. Интересно, с чего это
Подскочивший бандюган отвязал пленников друг от друга и, гнусно ухмыльнувшись, что-то коротко бросил сквозь зубы. Судя по действиям остальных людокрадов – по очереди развязывающих пленникам руки, – несчастным разрешили оправиться. Прямо здесь, на виду, под зорким надзором. Всем – и мужикам, и женщинам, и детям.
Оправились, куда деваться? Потом напились из реки, умылись – бандюки в этом не препятствовали, однако стерегли зорко – не дернешься. У пояса сабли, в руках – короткие копья с разноцветными бунчуками, за спинами – луки, вот олухи! Автоматов незаметно, хотя, конечно, пистолеты наверняка под одежкой прячут.
– Отдыхать! – окинув пристальным взглядом выстроенных в шеренгу пленников, коротко объявил главарь, и, поворотив коня, неспешно потрусил к недалекой рощице. Туда же повели и несчастных. Снова связали, разрешили улечься в траву под кустами. Кормить, правда, не покормили, нелюди, но хоть попить дали да вымыться… Ну и сейчас привели в тень.
Лешка поворочался – лежать было неудобно, мешали связанные за спиной руки. Огляделся – жаль, не повезло вновь оказаться рядом с монахом, с которым, кажется, наладился уже контакт. Юноша повернул голову: слева от него лежал белобрысый пацан в разорванной длинной рубахе, тот самый, кого перетянули плетью, справа – шагах в трех – девчонка лет шестнадцати. Босая, с заплаканным лицом и распущенными по плечам спутанными светлорусыми волосами. В смешном – сером, с красной вышивкой – платье, больше напоминавшем длинную толстовку.
Лешка внимательно осмотрелся вокруг, намереваясь переговорить с девчонкой, но его опередили. Двое бандюков, похохатывая, подошли к пленнице и, прислонив копья в старой березе, уселись в траву рядом. Загоготали, загирчали по-своему.
– Якши!
Один погладил девчонку по коленке. Та испуганно дернулась, а второй, ухватив несчастную за плечи, растянул на траве, сноровисто задирая платье. Девчонка застонала, и ей зажали рот. Никакого белья на пленнице не было – лишь голое тело. Хищно похохатывая, бандюк погладил девчонку по животу и, ущипнув грудь, раздвинул ноги:
– Якши! Якши!
– Эшшь, шайтан!!!
Не пойми откуда взялся вдруг главарь, да что-то рассерженно крича, принялся от души охаживать подчиненных плетью. Те не выказывали никакого неудовольствия, лишь униженно кланялись, подставляя под плеть спины. Ну и дисциплинка!
– У-у! Шайтан, шайтан, шайтан! – орудуя плетью, приговаривал главный. Потом утомился, вытер со лба пот и, пинками прогнав сообщников, опустился в траву перед пленницей, засунул ей между ног руку.
Прикрыл глаза, ухмыльнулся:
–
К удивлению Лешки, насиловать не стал, наоборот, натянул на девчонку платье, и, похлопав ее по животу, ушел. Пленница разрыдалась.
– Слышь, ты это… не плачь, – Лешка попытался утешить, но куда там. – Ничего ведь не случилось пока… Еще до Чечни сколько постов! Может, и выручат…
– Это с Белева татары, – подал голос притихший слева парнишка. – Махметки-царя людишки. Разбойники!
– Какого-какого царя? – обернулся Лешка.
– Махметки, – хлопнул глазами пацан. – Улуг-Мухаммед – так его татарва называет.
– Откуда он тут взялся-то, этот Махмед? Из Чечни?
– Из Сарая Ордынского, на Итиль-реке. Оттуда его другой царь, Кучук-Махмет, выгнал, вот он со злости на Оку и подался. А другой царь ордынский, Саид-Ахмат, их обоих не любит.
– О-о, – Лешка покачал головой. – Что-то я ни черта не врубаюсь – цари какие-то, Ахметы-Мехметы… Ты сам-то кто?
– Ондрейка. С Тарусы мы… Махмета-царя войско и туда добралося. На обратном пути, от Москвы.
– А я Лешка, Алексей, мценский. Как-то ты говоришь странно… А Тарусу я знаю – недавно туда доски возил на тракторе. Ты в школе учишься или, может, в путяге?
– Учусь, – шмыгнул носом Ондрейка. – Учился у Миколы-сапожника, я ведь сирота – батюшка с матушкой да братцы-сестры в лихоманке сгорели – сгинули, вот меня Микола и подобрал, он человек хороший, добрее его на посаде никого и не было. Жаль, убили.
– Убили? Ну, у вас, в Тарусе и преступность! Я, кстати, тоже сирота, детдомовский.
– Сирота? Давай вместе держаться… хорошо б к одному хозяину попасть.
– Давай вместе, – Лешка усмехнулся. – Говоришь, на сапожника учился? В ПТУ, значит. А мастер ваш, Микола – он что, хохол?
– Кто-о?!
– Ну, с Украины?
– Не, не с окраины. Мы почти рядом с центром жили.
– А лет тебе сколько?
– Тринадцатое лето идет. А тебе?
– Семнадцать. Слышь, Дюша, ты вон ту девчонку не знаешь? – Лешка кивнул назад.
– Не, не знаю.
–Надо б ее утешить… Понимаю, что трудно. Но хоть попытаться.
Попытаться не удалось – со стороны дороги послышался вдруг стук копыт, и вылетевший на поляну всадник громко заорал:
– Маметкул, э, Маметкул!
Лешка насторожился. Ну, так и есть – бандит звал главаря, наверное, сообщить что-нибудь важное.
Маметкул – ага, значит, вот именно так звали главного – выбрался откуда-то из кустов с совершенно заспанной рожей и, недовольно скривившись, небрежно кивнул спешившемуся всаднику – мол, что еще?
– Караван, караван, – затараторил тот. – Караван якши. Хаимчи-бей!
– Хаимчи-бей? Хо?
– Хо! Хаимчи-бей!
– Якши!!!
Поговорив, главарь вышел на середину поляны, и, подбоченившись, щелкнул пальцами. Вмиг бросившие отдыхать бандиты подобострастно подали главарю копье и шлем. Шлем Маметкул тут же водрузил на голову, а на копье оперся, словно самый настоящий пижон. Остальные бандюки – и было-то их человек десять – встали чуть позади, рядом. Кое-кто – даже с небольшими круглыми щитами! Артисты, блин…