Царица Армянская
Шрифт:
— О том, что страна хеттов навсегда уступает нам завоеванную нашим
мечом хеттскую Верхнюю провинцию и возвращает насильственно отторгнутые у
нас Тегарамские и Торгомские земли.
— Так ты ведь уже захватил Верхнюю провинцию, армянский
престолонаследник? Зачем же тебе еще нужна эта грамота?
— Ты, конечно, отчасти права. Грамота и впрямь ничего бы не решала,
не будь названная земля завоевана нашей кровью и нашим оружием. Однако все
же приложи
Хеттская царица сняла с пальца печатку и приложила ее туда, куда
указал Каранни. Для нее это кольцо уже ничего не значило и не имело
никакой цены. Если только подарить его надзирательнице, чтобы давала не
тухлой, а свежей воды, когда пить хочется...
— Что ты намерен делать со мной, победитель хеттов? — неожиданно
смело спросила она. — Или я уж не так красива и привлекательна?..
Каранни улыбнулся.
— Почему же? Ты и привлекательна, и красива, вдова Мурсилиса. И я
вижу, что бог любви тебя не покинул. А потому, если хочешь, могу подарить
тебя кому-нибудь из моих воинов.
— Да, да, хочу!.. И буду в благодарность молиться богам за тебя!..
— Однако, вдовствующая царица, права на тебя принадлежат не мне, а
моей супруге.
— Я боюсь ее, боги!
Она уткнулась лицом в ладони и заплакала, а когда снова подняла
взгляд, Каранни уже не было.
Очень ей было страшно при воспоминании о Мари-Луйс, о ее глазах,
которые, того и гляди, ужалят словно змеи.
Очень страшно. Да кому пожалуешься...
* * *
Каранни направился к Мари-Луйс. Может, боги помогли ей смягчиться и
настроиться на примирение?..
С утра до вечера Нуар просит его, умоляет делать все для того, чтобы
вновь обрести близость царицы.
Мари-Луйс встретила супруга с покорностью, но и с величием. Приказала
служанкам принести разной снеди и вина, сама все ему подавала. Каранни
даже показалось на миг, что ее влечет к нему. Но, увы, это только
показалось. Она была далека, как никогда.
Говорили супруги о нуждах войска. Вспоминали о сыне, о недужном царе
Уганне. Мари-Луйс взволновалась, пожаловалась, что ужасно соскучилась по
сыну своему, по дому. Каранни пил вино и согласно кивал всему, о чем бы
она ни говорила.
Собравшись уходить, он сказал:
— Прикажи не оставлять вдову Мурсилиса без присмотра, чтобы не
отравилась или как-нибудь еще не порешила себя.
— Она такого не сделает, не бойся. Эта чувственная самка еще не
отрешилась от земных радостей. Ну а если бы она даже и покончила с собой,
тебе-то какая от того печаль, мой государь?..
— Я хочу
В глазах у Мари-Луйс сверкнул огонь, но она не обнаружила своего
подозрения и с улыбкой спросила:
— Хочешь сделать ее своей женой?
— Хочу, чтоб служанкой у тебя была царица хеттов.
Каранни с мольбой смотрел на нее. И Мари-Луйс понимала, о чем он
молит, но покачала головой и сказала:
— Спокойной ночи, мой государь.
Он вышел, а Мари-Луйс еще долго стояла неподвижная и, казалось, даже
бездыханная.
Но вот тонкие ноздри ее вздрогнули, она ударила в ладоши и приказала
вбежавшей служанке привести вдову Мурсилиса.
Та не замедлила явиться, опять вся разряженная. Ее вид вызвал у
Мари-Луйс раздражение, но она тем не менее приняла ее учтиво, усадила и
сказала:
— Ты должна выбрать себе нового мужа, царица.
Пленница посмотрела на нее пустым взглядом, но при этом не без
кокетства проговорила:
— Во мне еще много огня.
Мари-Луйс громко засмеялась.
— Твой царственный супруг говорил то же самое.
— Он был жалок и вызывал у меня только презрение и брезгливость.
Вечно предавался блуду и пьянству. Ему мало было женщин Хаттушаша. Со всех
концов мира велел свозить их к себе. Вот он какой был. Добром никто его не
вспомнит.
Мари-Луйс смотрела на нее и думала: «А ведь эта ничтожная женщина
если страдает, то лишь от неудовлетворенности своей плоти. Сластолюбивая,
чувственная самка, она, чего доброго, сумеет затянуть Каранни в свои
тенета. В мире нет ничего постоянного, устоев нет. Ничему нельзя верить,
даже своею рукою содеянному...»
Однако и на этот раз хеттскую царицу угостили на славу. Мари-Луйс
даже поощряла ее к болтливости: пыталась прояснить для себя, не породил ли
Каранни в душе этой блудливой самки каких-нибудь надежд.
Только в полночь она наконец выпроводила Тагухепу, наделив
незначительными подарками, и сама потом долго сидела задумавшись. Но вот
она попросила позвать Таги-Усака. Тот сразу вошел, будто ждал зова, стоя
за дверью.
Мари-Луйс сидела напряженная, словно тигрица, готовая к броску.
Наконец, как бы выйдя из оцепенения, она четко проговорила:
— Немедленно вывезти из Нерика вдову Мурсилиса.
— Я готов исполнить твой приказ. Но, прости мне, божественная,
ревность твоя беспричинна.
Мари-Луйс не на шутку взъярилась:
— Прекрати бередить мою душу!..
За яростью последовало смирение. Она про себя сердилась, что не умеет