Царица иудейская
Шрифт:
– Тебе поручена высокая миссия, – говорит он торжественно, аккуратно ставя стакан на место. Он подносит рот к самому моему уху и шепчет, что оставляет объекту моей миссии два месяца жизни – он это называет «жизненный дар» – и добавляет: – Дар этот, конечно, временный, но что есть вся жизнь, как не временный дар?
Он так рад моему согласию выполнить задание, что предлагает мне просить его о чем угодно, и я снова напоминаю ему об обещании использовать его связи в Службе иммиграции и натурализации, чтобы выправить мне грин-карту, и он снова говорит: да, конечно, но только после того, как будет закончена работа с Галей.
Он дает мне понять, что в моем случае делает исключение, потому что все, что мне положено знать, это выполнить задание как
– Да, так на чем я остановился? – спрашивает Профессор. Он продолжает рассуждать о моем народе – «твоем народе», как он выражается, о том, как мы владели этой землей с незапамятных времен до середины XX века, когда евреи у нас ее украли, и добавляет, что нет необходимости рассказывать мне о страданиях моего народа, о его борьбе и целях этой борьбы, так как я это все хорошо знаю, не хуже него.
– Да, – отвечаю я. – Я все это хорошо знаю.
– Ну и как вы добьетесь своей цели, если в наше время есть люди, претендующие на то, что они – потомки Хасмонеев? То есть еврейской царской династии!
Я пока понятия не имею, о чем это он. Он спрашивает меня, помню ли я, что он мне как-то сказал. Я понимаю, что он на что-то намекает, но на что? О чем из того, что он мне как-то говорил – а он много чего говорил – идет речь? Я вижу, что он колеблется, я вижу это по нервным движениям его рук, по тому, как он сгибает и разгибает ноги, даже по тому, как он раздувает ноздри на вдохе и выдохе. Я жду. Это его дело – что-то мне объяснить или придержать эту информацию.
– Ты помнишь, я пытался выяснить личность того, кто публиковал в Интернете главы из так называемой «Хасмонейской хроники»? Первая глава про Иуду Маккавея появилась полгода назад в одном из так называемых писательских форумов. Другие главы появились на разных сайтах, и, кто бы ни были те, кто их выставлял, они очень умело скрывали свои имена.
Я отвечаю, что да, помню, как он мне рассказывал, что часами сидит за компьютером, пытаясь выяснить, кто автор.
– Ну так вот. Я его нашел, – говорит он уже без всяких следов колебаний, которые я замечал только что по движениям его рук, ног и ноздрей. – Вернее, я ее нашел.
Я слежу за ним взглядом, когда он идет к своему письменному столу в другом конце гостиной, включает лэптоп, ждет, несколько раз жмет на мышь и подзывает меня жестом правой руки.
– Прочти, и поймешь, в чем дело.
Я подхожу к письменному столу. С явным сарказмом он говорит, что мне наверняка понравится Галин литературный стиль, особенно в машинном переводе на мой родной арабский, и он предоставляет мне возможность насладиться им в одиночестве. Я слышу, как он бродит по кухне, убирает наши грязные стаканы, споласкивает их в мойке. Когда я поднимаю глаза от дисплея, он говорит, что судьба моего народа – «твоего народа», говорит он, делая ударение на первом слове, – в моих руках, и, понятное дело, я не хочу свой народ подводить. Я ничего на это не отвечаю, потому что, с одной стороны, я подобные рассуждения много раз от него слышал, а с другой – я занят чтением. Когда я дохожу до середины первой главы, он говорит:
– Теперь ты знаешь, какая высокая миссия лежит на твоих плечах, мой славный маляр.
Не глядя на него, я молча показываю пальцем на дисплей, а потом на свой лоб, давая ему понять, что мне надо сосредоточиться. Мне надо вникнуть. Для этого мне надо не мешать. Уж пожалуйста.
Хасмонейская хроника
Хасмонеи – дом Хашмона, предка Матафии (Маттитъяху)
Глава 1
Хасмонейская
В Иерусалим Иехуда бен Маттитьяху, позднее известный миру как Иуда Маккавей, вступил прихрамывая. Раздвоенный палец на ноге он не считал сколько-нибудь значительной жертвой, учитывая величину селевкидского войска и мастерски наточенные мечи его воинов: и то и другое намного превосходило количество его бойцов и качество их мечей. Но, словно этого было мало, его и так малочисленные бойцы ни в какую не соглашались воевать в субботу, в шаббат, а как раз в шаббат царь Антиох, четвертый из Антиохов, приказал атаковать сынов израилевых. Он был неглуп, этот Антиох. Он хорошо понимал, что благочестие евреев – это именно та крепость неодолимая, в которой они сами себя похоронят. Тот шаббат и стал бойней для тысячи из них – детей, женщин и мужчин, без боя подставившихся под греческие мечи. Смерть с Богом лучше, чем жизнь без Бога, считали они, и так и сгорели, как светильники в исходе ночи.
Что при выборе «шаббат или смерть» сыны израилевы выберут смерть, знали за пределами земли Израилевой, и эти знающие так и норовили помочь его народу этот выбор поскорей сделать. Однако еще в один шаббат, когда греки были уверены еще в одной легкой победе, они вдруг увидели представшую перед собой толпу оборванцев, вооруженных чем попало, и им сперва почудилось, что это морок, насланный на них их богом Дионисом, накануне осчастливившим войско обильным возлиянием и прочими языческими удовольствиями. «Морок! Морок!» – вопило, удирая, Антиохово воинство. Особенно ужасало их в этом мороке зрелище самого Иехуды, сына Маттитьяхова, сына Хасмонеева, хромающего впереди всего сброда с мечом в одной руке и дубиной в другой и с рассеченным надвое пальцем ноги, оставляющим за собой кровавый след. Остановился он только тогда, когда они добрались до селения, где его семья нашла временный приют, и там он знаком приказал одному из своих людей, неотступно следующему за ним прямо по кровавому следу, привести жену со словами «пусть Нехора займется», указывая на рассеченный палец.
Когда Нехора появилась, с волосами цвета воронова крыла, волнами спадающими на плечи, в белоснежных одеждах, не способных скрыть прелести ее тела, он вместо приветствия протянул ей ногу. Он знал ее достаточно хорошо, чтобы не усомниться в ее ответе. Она приняла его ногу со свисающим пальцем и, подняв голову, оглядела изможденное войско, вооруженное мечами, дубинами и каменьями.
– Тот, кто несет самый большой камень, да выйдет вперед!
Двенадцать страшного вида бойцов, по числу месяцев еврейского года, выступили вперед, и она выбрала среди них того, кто держал в руках самый большой камень. Молча, жестом, приказала положить камень перед ней на землю. Он сделал, что она велела, и отступил назад, влившись в шеренгу воинов, а она опустила мужнину ногу на камень, достала из расшитого тканого мешочка нож (ходили слухи, что нож этот принадлежал когда-то самому царю Соломону Мудрому), взмахнула рукой и резко опустив нож на Иехудин палец, отсекла его от ноги целиком.
И сказала:
– Отрезанное наполовину да отрежется целиком, ибо наполовину отрезанное – враг здорового.
То, что сказала она тогда, дошло до нас благодаря ее многочисленным ученикам, записавшим все, чему она их учила, в книге, названной «Мудрость Нехоры», но позже она была признана апокрифом власть имеющими и к чтению запрещена.
– Да, инструменты у нас примитивные, – сказала Нехора, воз можно, представляя себе медицинский инструментарий будущего. Она обернула мужнину ступню листом дерева, известным своим свойством останавливать кровотечение. Следует заметить, что после упоминания об исцелении Иехудиной ноги дерево это не удалось обнаружить ни в Иудее, ни в других местах, что должно быть весьма прискорбно с точки зрения как людей, которые в нем нуждались, так и самого дерева.