Царская сабля
Шрифт:
– Хорошо, Олег Викторович.
– Тогда выздоравливай, герой. Пойду общаться с юной леди. Как вполне официальное лицо, – поднялся начальник охраны. – Вот только маму свою, боюсь, ты такими дешевыми отмазками не проймешь. Каждый твой синяк в пачку валидола ей обойдется. Как оправдываться собираешься?
– Мама поругается и простит, – ответил Женя. – Не первый раз. Это ведь она хотела, чтобы я бухгалтером стал. Я же всегда был послушным мальчиком. Только бухгалтерией теперь и занимаюсь.
Полина Шелгунова оказалась девицей памятливой. На пятнадцатый день своего лечения, наконец-то получив на руки мобильник
– Это Евгений Леонтьев?
– Привет, Поля! Как добралась, как дела, как работа? Родители не сильно волновались?
– Чего им волноваться, Женечка? – удивилась девушка. – Я им почти каждый день звонила, и из Вологды, и из Москвы. Говорила, что все в порядке и что командировку опять продлевают. Когда твои деньги получила, сказала, что это командировочные. Они до сих пор в шоке. Советуют еще куда-нибудь напроситься. Двухмесячная папина зарплата за пару недель отсутствия! – Голос у «Мальвины» был веселый и счастливый. – И на работе, спасибо твоему начальнику, тоже все хорошо. Он мне с собой благодарственное письмо передал, на бланке Счетной палаты, с печатями и подписями. Рекомендовал поощрить за активную помощь государственным органам. Премии мне, конечно, не дали, но и за прогулы не уволили. Оформили три отпуска подряд «за свой счет по семейным обстоятельствам».
– Подожди, – дождавшись паузы, Евгений поинтересовался: – Ты про какие мои деньги сейчас говоришь?
– Про те пятьдесят тысяч, которые ты почтовым переводом прислал. Ты что, Женечка, забыл?
– У меня было сотрясение мозга, имею право… – Леонтьев переложил телефон от уха к уху. – Мне ни читать, ни писать, ни телевизор смотреть не давали. Что я мог тебе прислать и что написать?
– Я думала, ты до какого-нибудь компьютера смог добраться. Ты ведь сам писал, что посмотришь документы внимательно, пока в больнице лежишь. И потом, кто, кроме тебя, мог перевести мне такую сумму?
– Мне это тоже интересно, – пробормотал Женя. – Хорошо, а чего я еще тебе написал? Ты можешь прочитать все письмо?
– Нет, оно у меня дома в компьютере. Но ты написал, что очень мне благодарен, что посылаешь мне деньги, которые обещал… Только там намного больше получилось, чем мы договаривались, Женечка. Ты их как считал? В Москве-то я скорее отдыхала, чем работала. Мне очень понравилось… Теперь, как честный человек, должна отплатить тем же самым.
– А еще что в письме было?
– Ну, ты попросил переслать тебе по электронной почте все собранные материалы, чтобы ты мог их посмотреть, пока все равно лежишь, и подробные письменные пояснения, чтобы ничего не забыть и не перепутать… Я, кстати, тебе позвонила сразу. Думала, уже можно. Но твой сотовый был выключен.
– Еще бы, – вздохнул Евгений. – Поля, а ты не могла бы скопировать свое письмо на тот адрес, который я тебе сейчас эсэмэской пришлю?
– А чего, не дошло?
– В общем-то, да, – честно ответил Леонтьев. – А посмотреть хочется.
– Хорошо, Женечка. Сегодня вечером пришлю. Кстати, я все-таки смогла узнать, куда делась из Холмогор знаменитая школа архиепископа Афанасия.
– Да ты что?! – невольно вскочил с постели аудитор. – И где она?! Куда ее перевели, где находится?
– Я последние две недели все свободное время проводила в архивах Библиотеки Добролюбова, – неторопливо принялась рассказывать исследовательница. Ее непомерные гордость и самодовольство буквально выпирали из трубки и чуть ли не капали на одеяло. –
– Да, я помню.
– Ну, так читают-то наши ученые и историки сами научные труды этого священника, а всякого рода расходные книги, описи, кухонные отчеты и записи о ремонтах никому не интересны. А я вот взяла да и посмотрела самые последние из записей… – Девушка выдержала многозначительную паузу.
– И что там? – в нетерпении переспросил Евгений.
– Все астрономические инструменты, химическое оборудование, снаряжения для физических опытов, справочники, учебники и все прочее, шестьдесят две страницы описи, были изъяты по прямому указанию императрицы членом адъюнкт-коллегии Михайлом Ломоносовым для организации Московского университета!
– Во блин! – невольно выругался аудитор, ожидавший услышать что-нибудь более интересное и увязанное с его школой. Если бы холмогорскую «академию» вывезли на Кольский полуостров – это была бы подсказка! А Москва – это все равно что огромный сеновал, в который подкинули еще одну пересохшую травинку.
– А чего в этом такого? – удивилась Полина. – Ломоносов же ведь сам учился в монастырской школе архиепископа Афанасия! Ничего удивительного, что именно ее базу он и использовал, чтобы создать общерусский государственный университет.
– Это означает, что я не там искал, – вздохнул Евгений. – Все, что было материального от холмогорской школы, наверняка лежит в музее университета, а нематериальное – растащили по диссертациям ребята из Библиотеки Добролюбова. На мою долю не осталось ничего. Разве только из твоих находок в Вологодском архиве что-то интересное всплывет. Ты, как вернешься домой, сразу письмо свое с находками перешли, хорошо?
– Конечно, Женечка! Ты там выздоравливай, ладно? Я потом еще позвоню.
Послание с отчетом о своих поисках девушка прислала, конечно, в тот же день. Но вот просмотреть его подробно Евгений Леонтьев смог только через неделю, когда его наконец-то выписали из больницы – с кучей рецептов, больничным и туго перебинтованными ребрами.
Письмо библиотекарши «весило» почти сорок мегабайт и состояло сплошь из фотокопий самых различных документов разного размера и качества, но написанных корявым, неудобоваримым языком. Словно какой-то заумный английский текст перевели компьютерным словарем и не стали редактировать. Половины слов Евгений не знал вообще, другие применялись в непривычном контексте, и общий смысл Леонтьев скорее угадывал, нежели понимал.
Легко и просто было только с бухгалтерией: привезено, принято, забраковано, сочтено пересортицей. Передано братии, передано во «вспомощество», списано в утиль и вычтено с виновника путем порки кнутом, израсходовано, продано, подарено…
«Ради грамоты наущению» шло по категории «вспомощество», и хотя во многих строках монастырских книг расходы на учебные материалы никак не оговаривались, однако было понятно, что одинокому «келарю» пяти фунтов чернил не исписать. Не пил же их монах, в самом деле?! Бумаги «правленые», грамоты «оборотные» тоже наверняка использовались вторично именно школьниками – в делообороте они не встречались. А учиться писать на оборотной стороны ненужного отчета – самое то.
Однако все, что удалось понять аудитору из этих сканов, так это то, что на образование Архангельский монастырь тратился весьма серьезно. Где же была школа или школы, кто в них учился, расходные книги не указывали.