Царская сабля
Шрифт:
Боярину не пристало жеманиться, словно девке, – и Басарга мужественно молчал, не прося пощады.
Ему бы вполне хватило сил отпихнуть, решительно погнать Матрену, но после всего того, что сегодня совершила книжница, поступать с ней грубо боярин тоже не решался. Гостья же явно осознавала свою неприкосновенность и пользовалась ею в полной мере, лаская беззащитную жертву и жалея, целуя ее, играя горячими пальцами.
– Ч-черт!!! – Плотина рухнула, сломав запреты, и Басарга все-таки использовал супротив гостьи всю свою мужскую силу. Но не для того, чтобы выкинуть за дверь,
Как ни странно, но спал боярин Леонтьев крепко и хорошо. А когда солнечные лучи, пронзив промасленную ткань, залили комнату светом, ничуть не испугался почивающей рядом сочной, как перезревший персик, девушки.
– Проклятье! Скоро полдень! – Басарга вскочил, начал лихорадочно одеваться.
– Тебя что за блоха укусила? – перекатилась по перине Матрена. – Нечто лисы в курятник забрались?
– Я уже в Кремль входить должен, а я еще тут валяюсь, – приплясывая, всовывал ноги в сапоги Басарга. – Царю слуг ждать не пристало. Прогневается…
Он откинул крышку сундука, выдернул шитую «дворцовую» ферязь с длинными рукавами.
– А ну стой! – полезла из постели купчиха. – Куда ты собрался в таком виде, боярин великокняжеский? У тебя рожа, как после кабацкой драки! И шея, словно собаками покусана. Тобой ныне токмо детишек пугать, а не государю кланяться.
Встав и ничуть не стесняясь своей наготы, Матрена разворошила юбки и рубахи, достала бисерный кисет, распустила узелок.
– Стой смирно, дай на свету гляну! – На свету ее пышное тело было розовым, как щеки впервые поцеловавшей мужчину девственницы, и чуть светилось ореолом невидимого в ночных сумерках пушка. – Нет, это не замазать… Рубаха с высоким воротом у тебя есть? Нет? Тогда платок намотаем… Тоже нет? Вот же ш-ш-ш незадача… Придется свой отдавать и простоволосой оставаться. Тут можно и мукой обойтись…
Она принялась промакивать ваткой синяк на его подбородке, потом на лбу.
– Голову-то как расквасили! Тут, чтоб замазать, тесто в палец толщиной наложить понадобится… – Крупные груди заострялись сосками цвета бутонов шиповника, широкие бедра покачивались в такт словам, словно подтверждая их правильность. – Значит, тафью я тебе надеваю чуток набок. Выглядит небрежно, но зато рану закрывает. Запомни положение! Так, когда шапку скинешь, и носи. Пусть думают, что на сторону сбилась, а ты не замечаешь.
Книжница отступила, любуясь результатом своих стараний.
– Если не приглядываться, то вроде бы и ничего…
Басарга, не в силах сдержать желания, шагнул следом, поймал ее за талию, подтянул ближе к себе, крепко поцеловал в губы. Матрена ответила на поцелуй и слегка отстранилась.
– Потом, боярин. Все, что захочешь, но потом. Не то мы всю твою раскраску попортим, придется сызнова делать. Ты лучше беги да опосля возвращайся скорее. Мне ведь простоволосой ныне никуда из дома твоего и не уйти…
Книжница была права: на службу свою боярин Леонтьев успевал только бегом. Быстро поцеловав гостью, он ринулся вниз по лестнице,
– Чего, не встал еще никто?
– Боярин Зорин перед самым рассветом ушел, я за ним закрыл, – ответил слуга. – Более никто не спускался.
– За мной тоже закрой, – откинул засов двери Басарга. – Будут спрашивать – я на службе.
Он выскочил на улицу и помчался в сторону Ивана Великого. И каждый шаг, отделявший его от дома и приближавший к великокняжеским палатам, вызывал в душе все большие тревоги и сомнения.
Что же теперь будет? Что княжна? Как посмотреть ей в глаза? Ночью он так желал книжницы, что просто сгорал в неодолимой страсти. Басарга искренне хотел ее и сегодня утром. Когда Матрена запудривала в опочивальне его раны, он не думал, не мог думать ни о ком другом.
Получается, княжну Мирославу он более не любит?
Однако каждый шаг, отделяющий его от дома и приближающий к царскому дворцу, одновременно притушивал в памяти образ нахальной щекастой купчихи и возрождал прекрасный лик княжны Шуйской – ее янтарный взгляд, бархатный голос и жар ее тонких изящных пальчиков.
И Басарга совершенно не понимал: что теперь будет и как себя с нею повести?
Ко службе боярин Леонтьев успел все-таки вовремя, столкнувшись в дверях Святой горницы с князем Петром Шуйским, демонстративно плюнувшим Басарге вслед. Иоанн, глядя на это, только укоризненно покачал головой и позвал служивого за собой в привычную прогулку.
– Ну вот, мы сего и дождались, – спокойно подвел итог государь. – Князь Петр на тебя жалуется, что ты к дочери его на женскую половину дворца бегаешь. Гневается сильно. Нелюб ты ему чем-то, просто пышет от ненависти. Прямо удивительно, как из прочих бояр тебя выделяет.
Басарга предпочел промолчать. Признаться царю в глупой пьяной выходке ему было стыдно.
– Пришлось пообещать князю, что отошлю я тебя от двора, в поместье дарованное поедешь.
– За что, государь?! – весь вскинулся ошеломленный опалой Басарга.
– Молчи и запоминай, – гневным шепотом осадил его Иоанн. – Токмо ты и лягушки о сем поручении слышать должны. Князь Петр тебя не любит, да вот святыне ты чем-то понравился. Под Казанью тебе открылась, на пути из монастыря Кирилловского тебя одного невредимым оставила. Видать, ты небесами в хранители святыни избран. И кто я такой, чтобы перечить воле Всевышнего?
Царь остановился возле пруда, провел ладонью над широкими листьями лилий.
– То, что на тебя в пути последнем напали, есть знак тревожный. Стало быть, проведали о святыне и месте ее нахождения те, кому знать сие вовсе незачем. Надобно незадачу эту исправить. – Иоанн повернулся лицом к своему слуге: – Через неделю отправляемся мы с супругою и наследником в паломничество к обители Кирилло-Белозерской. Молебен благодарственный за исцеление отслужить. Полагаю, недруги наши сочтут, что в этом путешествии я намерен святыню на место возвернуть и новых хранителей назначить. Ты же, в изгнании печальном, внимания особого не привлечешь. Понимаешь меня, боярин Басарга Леонтьев?