Царство женщин
Шрифт:
В С.-Петербурге царило полное уныние. На просьбы о помощи Австрия отвечала одними обещаниями, и Анна с ужасом представляла себе, что станет с ее войсками, когда, кроме татар, им придется иметь дело с турками. «Выручите меня, – писала она Остерману, – и я осыплю благодеяниями вас и ваше семейство». [274] Проклиная Миниха, Вешнякова и свою собственную слабость, допустившую опасное предприятие, вице-канцлер надеялся успеть избежать войны с Оттоманской империей. Пока еще не было официального разрыва; Вешняков оставался в Константинополе, и, несмотря на усилия Вильнёва, поддерживаемого Бонневилем, Порта склонялась к миру. Русский посланник пугал ее своим бахвальством. Он уверял в это самое время, что, гуляя по Пере, замечал, как весь народ расступался перед ним с необычайным почтением. И он повторял свой военный клик: «Вперед. Вы дойдете без боя до Константинополя!» Он держался настолько угрожающим и вызывающим образом, что в октябре 1736 г. турки, подобно людям, бросающимся в воду, чтобы избежать дождя, решились его отослать.
274
Соловьев.
Теперь грозила неизбежная война, а между тем из Персии приходили в Петербург вести совсем неутешительные. Кули-Хан выражал свою готовность сразиться с Турцией, но «вовсе не намеревался совершать путешествие в Крым, добавлял он. У Австрии также находились все новые причины, чтобы откладывать посылку вспомогательного войска. Посланнику Анны в Вене, Ланчинскому, удалось с величайшим трудом добиться разрешения вернуть обратно хотя бы десятитысячный отряд, в настоящее время совершенно излишний на Рейне и стоявший в Богемии. Ему бесцеремонно возражали, что самой Австрии он может понадобиться против турок!
При таком критическом положении вещей начался поход 1737 г., когда, наконец, восторжествовали храбрость, упорство и счастливая звезда Миниха. Под Очаковом, как ранее под Хагельбергом, без припасов, без осадной артиллерии, без плана кампании, даже без объяснения, для чего он собрал здесь всю свою семидесятитысячную армию, рисковавшую умереть с голода, он приказал взять крепость приступом, послал на убой головные колонны, бросил шпагу в разгаре битвы и воскликнул: «Все погибло!» Но в эту самую минуту, пожар, вспыхнувший в городе, и взрыв двух пороховых погребов принудил турок к сдаче (2-го июля 1727 г.). [275] Благодаря счастливой звезде немецкого кондотьера и России, в то же время австрийцы, решив исполнить данное обещание, отвлекли на себя лучшие силы Порты и ее генералов. Так восторжествовала «система Петра Великого» и его властный завет: «Не жалеть ни людей, ни денежных затрат, добиваясь намеченной цели; безгранично рассчитывать на богатство страны, на покорность и самоотверженность ее сынов». Миних даже не потрудился изучить крепость, не знал о существовании глубокого рва, заполнившегося тысячами солдатских тел. Они послужили мостом для остальных.
275
Соловьев. «Русский Архив», 1878. («Мемуары адъютанта Бирона»). Манштейн в своих «Мемуарах» повторяет те же обвинения. Еще подчеркивая их.
Победа опоздала. Уже в марте, Россия и Австрия, по обоюдному согласию, решили заключить мир и отправили депутатов в Немиров. Турецкие парламентеры сумели отлично воспользоваться жертвами, ценой которых досталась победа под Очаковом. Миних взял город, но потерял армию. Кроме того, в Боснии дела австрийцев приняли весьма дурной оборот. Остерман послал своим уполномоченным приказ добиваться отдельных условий мира, «потому что союзник был разбит». Но вполне основательно, да и вполне справедливо, турки не соглашались разделять при заключении мира тех, кого связывала война, и в октябре 1737 г. переговоры были прекращены. Месяц спустя в Вене, как и в Петербурге, решили прибегнуть к последнему средству – к вмешательству Франции. [276]
276
Кочубинский.
Кампания 1738 г. была неудачна даже для русских. Не будучи в силах переправиться через Днестр, Миних утешал Анну, уверяя, что далее свирепствует чума. Но он должен был сознаться, что, отступая, ему пришлось бросить всю тяжелую артиллерию, и та же чума послужила предлогом к эвакуации так дорого доставшегося Очакова. Австрийский капитан Паради, прикомандированный к особе главнокомандующего, чтобы следить за его действиями, приписывал его неудачи перегруженными обозами, которыми была обременена армия. Простые гвардейские сержанты тащили за собой до шестнадцати повозок. За братом фаворита следовало до трехсот лошадей или волов, семь ослов, да три верблюда! Войскам удавалось тронуться в путь не раньше, как через два, три, а иногда и четыре часа после восхода солнца, а арьергард добирался до лагеря только с зарей. [277] Подбодряемая и поддерживаемая ударами русского кнута и немецкими шпицрутенами, самоотверженность и покорность солдат не мешала дезертирству. У русского человека героизм и по настоящее время идет рука об руку с весьма развитым здравым смыслом. Люди умирали безропотно, когда требовалось, но и бежали также при первой возможности. Старые вояки и молодые рекруты дезертировали взапуски. [278] Австрийцы в свою очередь, после блестящего начала, сдали Орсову туркам, угрожавшим даже Белграду.
277
Соловьев.
278
Кочубинский.
В мае 1738 г. Остерман написал Вильнёву, что императрица, совместно с императором, уполномочивают его заключить предварительный договор, отказываясь при этом признать посредничество морских держав,
279
Остерман-Флёри, 27 июня 1738 г. Архив французского Министерства иностранных дел.
В 1739 г. в Петербурге решили действовать на пролом. Так как Австрия в свою очередь настоятельно требовала помощи, то был возбужден вопрос о пропуске через Польшу просимого военного отряда. Таким образом зародилась мысль воспользоваться тем же путем, гораздо более выгодным, для целой армии и этим было положено начало новому порядку вещей, превратившему территорию Республик в арену для борьбы ее соседей. В июле 1739 г. Миних воспользовался ею, чтобы без помехи перейти Днестр, вступить в Молдавию и грозить Хотину. Сераксир Вели-паша преградил ему дорогу под Ставучанами с тридцатью тысячами человек, укрепившимися на выгодной позиции, и положение русской армии казалось снова безнадежным. Останься она на месте, ей в будущем грозил голод, а для штурма ее построение в каре с обозом, запасами и артиллерийским нарком в центре, было по-видимому непригодным. [280] Миних все-таки произвел атаку (17 августа 1739 г.). То было первое столкновение русских и турок в открытом поле, и оно обнаружило такое соотношение между силами, какого не подозревал Петр Великий. Понадобилось участие немца, чтоб открыть глаза его преемникам! Обманутые ложным маневром на левом фланге, турки открыли свой правый фланг и обратились в бегство при первом же натиске. Два дня спустя сдался Хотин. Победоносная армия перешла через Прут 12-го сентября в Яссах, где ее опередил Собесский, праздновала присоединение Молдавии к России. Но в тот же самый день Минин получил известие о заключении мира между Портой и Австрией. 10 июля австрийский генерал Валлис был разбит на голову при Дунае, потеряв двадцать тысяч человек, и Нейперг, заступивший его место с самыми широкими полномочиями начать переговоры, поспешил воспользоваться своим правом, уступив имперскую Валахию с Орсовой и Сербию с Белградом. Это не я, это Нейперг, писал Анне Карл VI, прося ее не нарушать прежний союз и выражая надежду, что после Хотина ей удастся заключить мир, не похожий на заключенный им.
280
«Русский Архив», 1878, вышеупом. «Мемуары».
Нейперг и Валлис были преданы суду, и первого, в Вене, обвинили в превышении предоставленных полномочий. Миних настаивал на продолжении кампании, но Остерман считал дело России проигранным. Истощение страны достигло крайних пределов. Вице-канцлер боролся еще некоторое время за сохранение Азова. Объявляя, что возлагает все надежды только на Вильнёва, он пытался в свою очередь вступить в тайные переговоры через «средство итальянского авантюриста Каниони, затем покорился. Азов подлежал уничтожению, а Анна даже не добилась признания за ней императорского титула. Россия совершенно бесполезно потеряла сто тысяч человек и уйму денег. Миних называл Вильнёва „изменником“; но более осторожный Вешняков говорил: «Это человек любезный, ума не слишком высокого, но здравомыслящей, требовать же того, чтобы французский посланник был более расположен к нам и более искренен с нами, чем с турками, мы не можем; это не соответствовало бы интересам его родины.
Русский историк, наиболее основательно занявшийся изучением этой эпохи, М. Кочубинский, не колеблясь, возлагает всю вину и всю тяжелую ответственность на Неплюева и Вешнякова, создавших войну, последствия которой предвидел Остерман «более русский по духу», на его взгляд, и бесспорно более предусмотрительный. Его соперник, немец Миних, по крайней мере не посрамил русского оружия и покрыл его славой на поле брани, плоды чего в недалеком будущем пожала Екатерина II. Таким образом два иноземных сподвижника Петра Великого во всех смыслах затмили его отечественных учеников.
Анне и ее министрам оставалось лишь поздравить себя с избавлением от новой опасности, какой грозила им эта злосчастная война. В августе 1735 г. Бестужеву, их представителю в Стокгольме, удалось несмотря на усилия французского посла Кастежа «заключить со Швецией оборонительный союз. Кастежа был отозван, но оставил довольно сильную партию, преимущественно в рядах молодежи», «опьяневшей от французского вина», – по выражению Хорна, представителя русской партии, – а также среди дам. Графиня Ливен, графиня де ла Гарди и баронесса Будденброк отличались страстностью своих французских симпатий, тогда как в противоположном лагере едва ли не одна графиня Бонд увлекала за собой своих поклонников. За столом сторонники Франции и сторонники России выражали симпатии тостами в виде загадок: