Царство. 1951 – 1954
Шрифт:
«Что надеть? — решала беглянка, перебирая в шкафу вещи. — Может это? — и извлекла на свет шерстяные кальсоны и фуфайку из такого же мягкого пепельного материала. Она приложила кальсоны к себе:
— Смех!
Весь огромный гардероб составляли исключительно мужские вещи. Их были горы: костюмы, брюки, рубашки, свитера, куртки, галстуки, ремни, подтяжки — такого богатства и представить невозможно!
«Тут целый магазин! — подумала Аня. У нее-то были всего одни сандалии да вот это мокрое, неказистое платьице. Еще была юбка, длинная, ниже колена,
Анюта выбрала серые кальсоны, подвязав их самодельным пояском, придуманным из связанных вместе носовых платков, надела рубашку, которая оказалась слишком свободной, ее она как следует запахнула, на ноги пришлись безразмерные китайские шлепки. Чтобы идти в них, надо было не шагать, а елозить ногами по полу.
«Чучело! — остановившись перед зеркалом, оценила себя Аня. — Как он увидит меня такой?!»
В дверь постучали.
— Ты тут? — послышался знакомый голос.
— Тут.
— Я захожу.
Серов вошел. Аня отступила в угол комнаты, застеснялась. Он во все глаза смотрел на нее. Девушка поразила его своей красотой, к которой не липли сплетни, не портил этот нелепый наряд.
— Вот халат. Одень, он тебе больше подойдет.
Анюта скрылась в ванной и через секунду предстала перед спасителем в черном шелковом халате с вышитыми хризантемами. Еще Иван Александрович прихватил изящные тапочки, как не странно, и они пришлись впору.
— Пойдем, я тебя накормлю.
— Я не голодная.
— Пойдем!
Они сидели в библиотеке за маленьким столиком, друг против друга, он сам принес хлеб, сыр, масло, ломтик ветчины и немного меда на блюдечке, сам заварил чай, разлил по чашкам, и смотрел, смотрел на юное чудо во все глаза и не мог насмотреться. Ее руки, плечи, волосы — вся она, как сновидение! Он боялся, что, в конце концов, закружится голова. Аня отодвинула чашку и попыталась подняться, мужчина удержал ее за руку.
— Ты куда?
— Я должна идти! — Аня смотрела благодарно, доверительно. — Спасибо за все! — взгляд ее снова наполнился слезами.
— Да за что же?! — Серов придвинулся вплотную. — Никуда ты не пойдешь! — отчеканил он и, крепко схватив, притянул пленницу к себе.
Он обнимал Аню все сильнее, так, что мог раздавить. Губы его слились с ее губами, а она, она не сопротивлялась, ей было так хорошо в его ненасытных объятьях.
— Не отпускаю тебя! — оторвавшись от девичьих губ, выдохнул
Она не боялась, ее влекло к этому властному, взрослому человеку, который скорее годился в отцы, чем в любовники.
— Пойдем! — он увлек ее за собой. Аня послушно шла следом, шла и радовалась. Чему? Она и сама не знала…
Они с запрокинутыми лицами лежали на постели.
— Я нашел тебя! — радостно проговорил он. — Столько раз думал о тебе, вспоминал, как ты играла тогда. Помнишь, я застал тебя за роялем?
— Ты рад?
— Рад.
— Это ненадолго.
— Что?
— Мы.
Он нахмурился и повернулся к ней:
— Как это?
— Не навсегда.
— Навсегда! — притягивая милую, прошептал он.
— Нет, нет! — Анюта закрыла лицо руками. — Ты не можешь быть со мной, я знаю. Ты не мой!
— Твой.
— Нет!
— Откуда ты знаешь?
— Знаю!
— Откуда?
Он взял ее ладони и принялся целовать.
— Тебя заругают! — шептала она. — Накажут!
— Кто?
— Все! — Аня приложила палец к его губам. — Молчи, не отвечай ничего, я знаю!
— Не хочу молчать! За что меня должны ругать?
— За меня. Что связался с простой девчонкой.
Он целовал каждый ее пальчик.
— Я искал тебя целую жизнь! Тебя одну!
— Может, да, а может — и нет.
Он притянул ее к себе.
— Целуй меня, родной, целуй! — почти выкрикнула Аня и стала в ответ целовать его губы, лоб, виски.
— Поймал! Моя!
— Твоя! — вздрагивала Анюта. — Вся твоя! — И опять их сердца забились в головокружении…
— У меня такого раньше никогда не было! Я хочу плакать, но не получается.
— Почему плакать? — удивился он.
— Потому, что скоро потеряю тебя!
— Нет, нет!
— Да. Ты меня бросишь!
— Не брошу!
— Бросишь, как же! Я сяду на лавочку у дороги, там, где ты меня подобрал, буду сидеть, и плакать, — еще крепче прижимаясь к любимому, лепетала Анюта. — Я люблю тебя, давно в тебя влюбилась, только не верила, что такое бывает, не знала, что значит любить! Ничего, что ты старый.
— Старый?! — вздрогнул Серов.
— Не очень, как мой папа.
— И что?!
— Это хорошо, очень хорошо, не обижайся! — гладила любимого Аня. — Я буду любить тебя еще крепче — и за тебя, и будто бы — за него.
— Любить двоих?
— Папы нет, он умер. Если б он был жив, я бы тебя так сильно не полюбила, не смогла бы. — Аня всхлипнула. — Что мне теперь делать, милый?
— Люби меня!
— Я люблю. Не хочу никуда уходить!
— Не уходи!
— Если скажешь уйти, я сразу уйду, ничего не буду говорить, упираться не буду, спорить, сразу убегу.
— Не убегай!
— Ты меня запомнил, милый? Тогда, весной, когда ехал на машине?
— Сразу запомнил.
— И я тебя запомнила, и буду помнить всегда, правда буду, до гроба! Вспоминать и любить! Нет — до бесконечности! Но бесконечности не бывает! — расстроилась девушка. — Как же это?