Царство. 1951 – 1954
Шрифт:
— Великие люди! — усмехнулся Микоян. — Как поселятся у тебя под боком, начнут всей своей мудрой семьей надоедать.
— Ну их! — отмахнулся Хрущев.
Когда-то Никита Сергеевич сам обивал пороги у Маленкова, приносил подарки и жене, и дочке, а теперь, видно, настала очередь Георгия Максимилиановича Хрущева ублажать.
— Знаешь, какой Егор себе туалет делает? — заулыбался Хрущев.
— Какой?
— Суть не в самой уборной, а в унитазе. Мы с тобой на унитазе сидим?
— Сидим.
— А у него унитаз, как на вокзале — дыра в полу, куда серят, правда, мрамором обложенная. Чтобы погадить,
— Да ладно! — изумился Микоян.
— Точно. Егор говорит, что подобное отправление естественных потребностей физиологически правильно. Сел, мол, на корточки и погадил, как миллионы лет назад наши проящуры серили. Утверждает, что такой способ для человеческой гармонии самый подходящий, что при этом внутренние органы дольше прослужат.
— Как бы он в рептилию не превратился! — хмыкнул Микоян.
— В рептилию? Может! — улыбнулся Хрущев.
— Правду говоришь?
— Вот тебе крест!
12 сентября, воскресенье
— Никита! — Нина Петровна потрясла мужа за руку.
Никита Сергеевич в полудреме сидел в кресле.
— Чего? — спросонья он заморгал глазами.
— У Сережи под подушкой лежит фотография девушки!
— Чего, чего?!
— Вот тебе и чего! — тяжело вздохнула жена. — Похоже, кругловская дочка.
Хрущев нелепо таращился на супругу.
— Он недавно к ней в гости ездил, — продолжала мать.
— Сергей про нее говорил?
— Я не спрашивала.
— Вот и не спрашивай, — пробормотал Никита Сергеевич, но сердце его забухало, загудело. Сережа был для отца очень дорог, а тут на тебе — девушка! — и тем более кругловская дочь. Круглова Хрущев до отвращения не переваривал.
14 сентября, вторник
Никита Сергеевич спустился к ужину. Через некоторое время в столовой появилась взволнованная Нина Петровна.
— Что же это творится! — всплеснула руками она.
— Ты опять про Сергея? — встревожился отец.
— Нет!
— Так что? — очищая куриное яичко, поинтересовался супруг.
— Твой Серов с Катькой живет!
— С какой Катькой, с Фурцевой? — обомлел Хрущев.
— Сам ты с Фурцевой! С нашей Катькой, с садовницей, помнишь, такая черненькая цветы поливала?
— Подфартило девке! — заулыбался Никита Сергеевич.
— Мужики словно с ума посходили! Ой! — осеклась Нина Петровна, — имя перепутала. Аней садовницу звали. А все потому, что такая же развратная, как твоя Фурцева! — выпалила она.
— Не ругайся, Нина! Катерина никак семью не заведет, человека надежного нет!
— Все перебирает, то один ей люб, то другой!
— Зато своя! — огрызнулся муж. — Что говорю, то и делает!
— А закадычный друг твой, Николай Александрович, тоже в поиске? Он сколько семей завел — две, три? — не унималась Нина Петровна.
— Откуда ты знаешь?! — отшвыривая яйцо вместе со скорлупой, вскипел супруг.
— Тут разведчиком быть не надо, шофера болтают.
— У шоферов язык без костей, через них любую тайну выведаешь! — с раздражением проговорил Никита Сергеевич. — Коля, конечно, перебарщивает.
— Что
— Не морочь голову, Нина! — Хрущев подобрал со стола разлетевшуюся скорлупу, придвинул тарелку и принялся выбирать ложечкой сваренное всмятку яйцо.
Жена с укором смотрела на мужа:
— Распустил ты всех!
— Что я, нянька, пусть сами разбираются. Соли лучше дай!
— Да вот соль, перед тобой!
15 сентября, среда
Алексей Аджубей сидел на террасе и курил. Солнце сияло, но на улице было ветрено и прохладно. Новый пиджак согревал, защищал от непогоды. Удобный пиджак, купленный за границей, в Америке, добротный, но не броский, именно такой, чтобы внимание Никиты Сергеевича не привлечь. Из командировки в Соединенные Штаты Алексей привез себе этот замечательный пиджак, две рубашки (одну с короткими рукавами), галстук и туфли; Раде — красную юбку, кофточку и куртку; Нине Петровне шикарный набор для ванной — с семью кусочками разноцветного мыла, морской солью, ароматными маслами и причудливыми мочалками из полинезийских водорослей, также подобрал теще шелковый платок с коричнево-оранжевыми узорами и расческу из панциря черепахи, правда, набор для ванной и расческу Алексею Ивановичу презентовал советский торговый представитель. Тестю в подарок зять приобрел электробритву последней модели. Хрущев с нескрываемым интересом относился к любой технике. Никита Сергеевич повертел подарок в руках и сразу отправился бриться.
— Хорошо бреет, гладко, — ощупывая ладонью щеки, констатировал он. — Повезу на работу, Косыгину отдам, пускай разберут и такую же сделают. Портативная бритва для мужика драгоценность!
Перед самым отъездом в аэропорт, в магазине напротив гостиницы, Алексей углядел пудреницу с перламутром, решил и ее взять для Нины Петровны, а рядом с пудреницей лежало ожерелье из сердолика, им муж решил порадовать жену.
— Бусы — лишнее! — рассматривая сердоликовое украшение, покачал головой Никита Сергеевич. — Мещанство, пустой выброс денег. Сколько стоит?
— Два доллара, — ответил Алексей, — могу себе позволить. В сутки за границей шестнадцать с половиной полагается!
— Валюту переводите, скажу Минфину, чтобы ставки урезали! Хватит на всякую муть народные деньги переводить.
— Не урезайте! — взмолился Аджубей. — Я для любимой Рады старался. Урежете, командированным на подарки не останется!
Если кто-то вырывался за границу, обязательно привозил родне подарки, так уж было заведено, все с нетерпением ждали иностранного чудо-гостинца.
— Отучу буржуйствовать! — ворчал Хрущев.
— Мы не буржуйствуем! Не отбирайте деньги, пожалуйста! — Алексей Иванович не на шутку встревожился.
— Ладно, не стану, — миролюбиво отозвался тесть.
Радиному брату Сергею Аджубей привез часы.
— Часы тоже заберу, — сказал Никита Сергеевич. — Механизм изучим. Вечером верну, не переживай!
Возвращая часы, Первый Секретарь заметил:
— Это они должны у нас часы передирать. Говно одноразовое!
Алексей Иванович находился в приподнятом настроении, в голосе тестя он уловил теплоту, которой раньше не проскальзывало. И то, что поругал — хорошо, значит, небезразличен.