Цель жизни
Шрифт:
Я увидел груду обломков и торчащий невредимым хвост самолета. Пионтковского уже увезли в морг. С воинскими почестями хоронили мы его всем коллективом на Ново-Девичьем кладбище.
Недоброжелатели и завистники стали распространять слух, что ЯК-1 - машина опасная: не выходит из штопора, и вообще на ней нельзя выполнять высший пилотаж. Подняли вопрос о целесообразности серийного производства ЯКов.
Эти дни я места себе не находил: потерял друга, теряю машину, в которую вложено столько сил коллектива и в которую я так верил.
Мои
– ЯК-1 - лучший истребитель, на каком приходилось мне летать. Уверен, что он будет любимым истребителем строевых летчиков. То, что случилось с Юлианом, с каждым из нас может случиться, если, не оттренировавшись как следует, на такой малой высоте будешь фигурять...
Павел Яковлевич долго меня уговаривал:
– Разрешите мне выполнить на ЯКе весь комплекс высшего пилотажа, и штопор тоже, виточков по пять-шесть, и все убедятся, что это самая послушная и безопасная машина.
– Ведь и Пионтковский тоже верил в нее и был влюблен, так же как и я, а, видите, что получилось...
– Что вы сомневаетесь?
– настаивал Федрови.
– Риска никакого нет...
Наконец он меня уговорил, - надо было восстановить доверие к самолету.
– Ну вот и хорошо. Завтра утром пораньше и начну.
– Утвердите, - Павел Яковлевич положил передо мной на стол приготовленную заранее программу полетов.
Программу я утвердил, и он ушел.
С благодарностью и нежностью смотрел я вслед удалявшемуся летчику, но тревога уже не покидала меня, - а вдруг и этот?..
Я взглянул в открытое окно кабинета. Федрови шел по двору завода к проходной, балагурил с какой-то девушкой из конструкторского бюро и весело смеялся.
Павел Яковлевич сделал все, что обещал. Он доказал, что ЯК-1 прост и послушен летчику в управлении. Он проделал на нем бесчисленные бочки, петли и ранверсманы. Он штопорил и вправо и влево. Он продемонстрировал головокружительные, самые смелые воздушные трюки перед собравшимися на аэродроме представителями ВВС.
Репутацию ЯК-1 он восстановил полностью и вовремя: война была не за горами.
В течение четырех героических лет Отечественной войны испытания всех истребителей, созданных на нашем заводе, проводил Павел Яковлевич Федрови.
С ним я встретился на заре моей авиационной жизни. В 1925 году, на планерных состязаниях в Коктебеле, мне представили сухощавого черноволосого молодого человека в форме военного летчика.
– Вот летчик для испытаний вашего планера, Павел Яковлевич Федрови, познакомьтесь.
Молодость летчика, назначенного на мой планер, меня несколько смутила.
По сравнению с мастерами летного дела того времени, такими, как Арцеулов, Юнгмейстер, Кудрин и другие, Федрови выглядел недостаточно солидно. Да и в общении с ним другие летчики держали себя покровительственно, как с юношей, обращаясь к нему не по имени и отчеству, а просто Паша. А некоторые называли его даже
Наконец все необходимые разговоры и приготовления были закончены. И все же меня мучили сомнения насчет Пашиной квалификации. Уже перед самым полетом я спросил его, на каких самолетах он летает. На это он, не задумываясь, лихо ответил:
– Как на каких?! На всех. Кроме заграничных, конечно, - добавил он.
Лучше бы мне и не задавать ему этого вопроса. Его ответ необыкновенно взволновал меня. Ведь в то время, в 1925 году, у нас еще не было своих отечественных конструкций самолетов и наши летчики в основном летали на заграничном трофейном старье.
Но делать было нечего. Планер стоял на старте. Команда растягивала амортизаторы, а Федрови привязывался ремнями к сиденью.
– Готово, давай!
– крикнул Паша.
Амортизатор натягивался все больше и больше, стартер взмахнул флажком, планер покатился, плавно отделился от земли, пролетел некоторое время, вдруг завилял хвостом, накренился, стукнулся правой стороной шасси о землю, чиркнул крылом, круто развернулся и оказался на брюхе, со сломанными шасси.
– Так и знал!
– крикнул я в отчаянии, подбегая к распластавшемуся на земле планеру и готовый избить незадачливого летчика-испытателя.
– Какой вы летчик? Вы, товарищ, подлец, а не летчик!
– не выдержал я, чуть не плача.
– Всяко бывает, - сказал Паша.
– Ничего, не волнуйтесь, чините шасси, попробуем еще разок.
Шасси мы, правда, быстро починили. Потом на планере разными летчиками было совершено много удачных полетов, но Паше, понятно, летать на нем уже не пришлось.
Мог ли я поверить, если бы мне сказали, что через 15 лет в один прекрасный день, незадолго до войны, в наше конструкторское бюро назначат нового шеф-пилота и это будет... Паша Федрови?
Тем не менее случилось именно так. Но теперь это был отважный профессиональный летчик, с огромным летным опытом, отличный знаток своего дела. Человек, к которому все относилась с большим уважением. Грудь его была украшена орденами, и он носил высокое звание полковника. И обращались к нему уже не "Паша", а "Павел Яковлевич".
Но, несмотря на это, Паша остался таким же, как и в молодости: весельчаком, человеком непосредственным и удивительно общительным. Его умение знакомиться с людьми и сближаться с ними иногда поражало.
Не могу без улыбки вспомнить о таком случае.
Однажды отправились мы с ним в Ленинград. Только поезд отошел от вокзала, Паша вышел в коридор, и я сразу услышал, как он с кем-то радостно и оживленно разговаривает. "Ну, - думаю, - какого-то друга встретил".
Паша вернулся в купе с человеком удивительно знакомой внешности, и не успел я еще сообразить, что это артист Аркадий Райкин, как Паша толкнул смущенного Райкина ко мне: