Целитель
Шрифт:
Йен сделала глубокую паузу.
– Я отвечаю за свои действия только перед Творцом.
Я опешил, потом глуповато улыбнулся и спросил:
– Извините, конечно, но не громко ли сказано?
– Сказано, как есть, – ответила она. – Важно не как сказано, а суть сказанного: Он живет во мне и, когда у меня иссякают силы, я обращаюсь к Нему, прошу помочь, и Он помогает. Неизменно. Иногда, сознаюсь, бывают трудности при общении, но они, как при канале связи, помехи, которые создают… другие силы.
– Знаете, – сказал я, будучи уверенным, что меня водят за нос, – ваше утверждение выглядит слегка странновато, я
Она снисходительно улыбнулась и ответила:
– Я ничем не облечена, кроме совести. Неужели ты думаешь, что всё на земле состоит из доброго и прекрасного?
– Как раз я так и не думаю, – буркнул я раздражённо.
– Плохо ты представляешь себе истинное положение вещей в мире, вот что я хочу сказать. И дело вовсе не в том, что плохих людей большинство, как раз наоборот…Почему же всегда и вечно возникает необходимость спасать хороших? Почему зло торжествует гласно? Почему Добро всегда так тихо?
– Не знаю, – ответил я честно.
– Да потому что происходит борьба равных. Когда и где эта равность может качнуться в любую сторону, не ведает никто. У зла предостаточно слуг, у Добра их – явный дефицит. Апологеты Добра слишком много думают, вместо того, чтобы действовать под руководством Избранных. Просто действовать, думать есть кому. Противоположная сторона – это как силы быстрого реагирования, им сказали, они сделали. Анализ ситуации – дело другое. И еще потому что Добро не творит такого, что дерзко себе позволяет зло.
– И что делать? – попытался я спросить связно.
– Есть действие, есть противодействие, – ответила она спокойно. – И есть панацея…Всё-таки есть, но она для нас пока недосягаема. Вижу, что ты не вполне веришь. Эх, Фома! Дай мне минутку, – попросила тихо, видя, что я собираюсь возражать дальше.
Йен встала рядом у окна, молитвенно сложила руки, подняла голову выше и тут же опустила её так, что подбородок касался груди.
Я ожидал какого-то подвоха, а потому скептически взирал на движения.
Вначале затрепетали пластиковые жалюзи на окнах, не трогая её волос.
Я ощутил это дуновение только глазами, на меня не веяло.
Потом она повернулась ко мне и подняла руки.
– Смотри! – прозвучал восторженный голос.
В ее руках медленно вырастал небольших размеров огненный шар.
– Видишь?
Я приподнялся, не веря себе.
– Господи! – вырвалось из меня изумлённо.
Она встряхнула руками и шар исчез.
Села напротив меня.
– Это не трюк, – сказала успокаивающе. – И не обман зрения. Это – Огненный Шар, он – единственная надежда человечества при исполнении всех его желаний. Это – огромная опора человечества в его борьбе за добро и справедливость. Конечно, это был не сам Шар, а лишь его имитация.
– Он не обжигал? – по-дурацки спросил я и тут же сделал попытку реабилитироваться. – Как вы… вам это удалось?
– Это не самое сложное в моей практике. Верить надо, дорогой, всего лишь верить.
Сознаюсь, меня это потрясло, но время спустя, я всё-таки списал произошедшее на усталость после трудового дня, на обман зрения и так далее. Словом, я не
О себе она не говорила. Только однажды, придя позже обычно, изрядно уставшей, на мой вопрос, кто реально ей помогал в жизни, печально поведала.
– Прежде всего – мама. Она меня духовно питала, к ней можно было всегда обратиться. И любая, даже самая мелкая и незначительная просьба, выполнялась тщательно и бережно. Детство было трудным, мы с сестрой делали всё сами, мама работала сразу в нескольких местах, чтобы дать нам самое необходимое, вот я и была за старшую. Наломаешься за день – сил нет. Отец к тому времени умер. Дома никого, сестренка ещё маленькая. Вот я беру в руки фотографию отца и сижу с ней, – Йен всхлипнула. – Всё ему рассказываю и плачу. А что было делать? Дача нас кормила, а обрабатывала её одна я: носила воду, копала землю, собирала урожай. Но – это бытовое, это еще можно пережить, или привыкнуть. Плохо по-настоящему сделалось тогда, когда меня стал предавать муж. Предавал он меня садистски, сознательно и целенаправленно. А приходя домой, изучающе смотрел мне в глаза, пытаясь в них найти ответ: делаю я так же как он, или нет? Имеет ли он полное право уже назвать меня так, как ему хочется?
Она глубоко вздохнула, вспоминая.
– У меня было несколько путей: запить, загулять, опуститься, то есть отомстить ему той же монетой. Ни по одному из них я не пошла. Мстить? Кому? Ему или себе? Кому от этой мести станет хуже? Стать такой же, как он, или остаться человеком?
Огонь, неведомый мне огонь, блеснул в её глазах и быстро погас.
– Соблазнов было много: сауны, машины, рестораны. Предложений тоже хватало. Нет, дорогой, у человека всегда есть выбор, он однозначен: порядочность.
После этих слов я как-то иначе посмотрел на свою «наставницу». Кто бы другой таким уверенным тоном говорил о «предложениях» – поверить было бы трудно. Но Йен – действительно прекрасная женщина! И в этой – рыночной – жизни обеспечить себя могла бы легко. А выбрала, почему-то, совершенно иную дорогу – гонений и лишений. Внезапно поймал себя на мысли, что на неё, как на женщину, я ни разу не посмотрел. Даже не знаю, сколько ей лет.
– Сейчас я помогаю многим, – продолжила она, – в том числе и тем, кто оказался в подобной ситуации. И знаешь, что я им советую, прежде всего? Оставаться человеком! Самый основной секрет современной целительской практики – убедить человека остаться человеком при любых обстоятельствах! Не превращаться в скотину, которую сегодня поведут пастись в одно место, завтра в другое, а послезавтра – на убой. Всё надо начинать с себя. Выстоять, не поддаться ничему, сохраняя своё достоинство. А что будут про тебя говорить – дело десятое. Я про себя знаю всё. Я и только я!
Эта неожиданная горькая исповедь произвела на меня гнетущее впечатление. Но теперь я знал, почему Йен в нашем городе. Она бежала, бежала от своего прошлого.
– Я заслужила право быть независимой. Я заслужила право говорить то, что говорю. Пусть тебя не шокирует моё постоянное «я», просто так удобней. Да и потом, я – это я и никого больше. Так вот, если я прошла путь искушений и соблазнов и не съехала, значит, то же самое по плечу любому.
Она невидяще глядела на картину, висящую напротив, думала о чем-то мне совсем непонятном и – была непостижимой, была прекрасной, была… счастливой.