Целитель
Шрифт:
6
Воспоминаний в этот день было предостаточно, я ими жил.
О чём-то вспоминал с удовольствием, о чём-то с негодованием, о чём-то со стыдом.
Стыдно было восстанавливать в памяти свою физиономию, когда я изображал эдакого убитого работой журналюгу, которого все домогаются, а он отбивается от предложенных тем, выбирая на вкус.
Стыдно было вспоминать снисходительность, с которой я выслушивал Йен. А она продолжала говорить, хотя видела, что цели не достигает.
Одного не пойму, почему она тогда не отвернулась
Каким вдохновением горели её глаза, когда она рассказывала о поездках в Боровое!
– Идешь по лесной тропинке, подставляешь лицо солнцу, насыщаешься его энергией, добром, светом. Мне хорошо! Мне никого и ничего не надо. Только я и природа. Только она восстанавливает мою энергетику, солнце насыщает, делает сильной и даёт возможность принимать в себя негатив пациентов. А они, в большинстве своём, приходят с такой чернотой в душе! Моя задача – избавить их от этой черноты. И вот, помимо всего прочего, чтобы ускорить процесс восстановления их энергетической оболочки, я им рассказываю о речке, соснах, траве, солнце… Словом, о том мире, в котором я живу всегда.
Она живёт в созданном ею мире, и он не материален. Она сама сотворила свой мир и пребывает в нём по необходимости, независимо от времени года. Он светится в её глазах. Первоздан и не тронут цивилизацией.
Какие помыслы, такой мир.
Её мир – солнечный, сплетенный из узоров добра и справедливости. Она делится этим Миром с другими людьми, пытаясь заронить в их душах хотя бы его часть, которая способна исцелять.
И даже если не исцелить, то человек просто узнает, что он – этот Мир – существует, что есть не только секс, алкоголь, наркотики, а ещё что-то красивое и светлое, насыщенное яркими красками и, увы, большинству пока недоступное.
На меня Йен растратила столько сил и времени. Зачем? Не знаю.
Я могу пойти только от «наверное». Наверное, она узрела во мне столько грязи, неуверенности в себе, своём завтрашнем дне. И это, несмотря на видимое благополучие.
Мне и самому стало казаться, что не всё так хорошо. Я пытался вывести некую формулу боязни. Чего я боюсь? Оказалось, многого.
Я всегда боялся:
– несчастий с моими детьми и другими родными;
– подножек недоброжелателей, друзей;
– измены;
– финансовой неустроенности;
– глупости, подлости людской;
– многого другого.
Она пыталась вселить в меня уверенность, но так и не достигла цели.
Она говорила, что всё плохое кроется внутри нас и только в нас, что все перемены надо начинать с себя.
Представляешь, когда это пойдёт по цепочке – от человека к человеку, как быстро может измениться ситуация. Каким может стать мир в короткие сроки!
Когда-нибудь обязательно станет. Но выправляться ситуация начнет после того, как неизмеримо возрастет число Целителей Мира.
Может быть, и я смогу стать хотя бы проводником их идей? Кто знает.
Но почему я? Других
Ибо, во все времена, на всех континентах рождаются одинокие люди, которые с их бескорыстностью, правдивостью, человеколюбием, непротивлением, добротой, напоминают обитателей иных миров, где давно забыты распри, зависть, корысть, насилие. И они, наверное, не понимая, где находятся, начинают втолковывать здесь – обычные для них, но непривычные, а порой и враждебные нам, истины. Они не понимают, за что их начинают гнать, преследовать и бить.
И все кончается казнью.
А потом их возводят в ранг святых.
Нет, любезный щелкопер, её помыслы чисты так же, как чисты и бездонны её глаза.
Я вспомнил, Йен никогда не кричала, даже не повышала голос. Она вначале просто говорила, а потом, видя, что до меня не доходит, терпеливо пыталась объяснить, как глупейшему из глупых.
Чистые помыслы творят чистый мир! Искаженные – разрушают. Прежде всего, самого человека. Потом всё вокруг него.
А я со своим прагматизмом добавил:
– Чистые помыслы творят чистый мир, грязные помыслы творят грязный мир. В этом суть, в этом истина. Не сможете вы, даже профильтровав грязь, сотворить из неё чистый снег. Он всё равно будет серым или даже черным.
– Истина, говоря фразой одного из любимейших тобой персонажей Михаила Афанасьевича, на данный момент заключается в том, – с грустной улыбкой сказала Йен, – что у тебя болит голова, и ты вспоминаешь, есть ли в ящике таблетки. Оставь, пожалуйста…Твои головные боли не таят в себе опасностей. Это просто утомлённость, порождённая твоим неумением расслабляться и отдыхать.
Она подошла ко мне сзади.
– Представь себе какую-нибудь приятную картину: лес, озеро, трава. Вспомни детство.
Я криво ухмыльнулся, но попытку сделал.
Она положила мне на голову обе руки, они были сухими и теплыми.
…Я шёл по высокой траве. Сзади виднелись дома моего родного целинного посёлка Трудовой, впереди зеленел Малый Карагач – лес моего детства, я шёл туда за ягодами.
В руках маленькое ведерко, которое дала мама для земляники. На мне красные штанишки, которые я называл «костянкой», с одной помочью, белая подранная рубаха.
И шёл я именно по тому месту, где через тридцать пять лет будет «новое» кладбище, на котором навеки упокоится мой дорогой отец.
Я вздрогнул и очнулся.
– В чём дело? – тревожно спросила Йен. – Тебе хуже?
– Кладбище, – вымолвил я с трудом, – я шёл по будущему кладбищу, где папа…
– Успокойся. Тогда ведь кладбище там никто не планировал, верно?
Я молча кивнул, всё ещё тяжело дыша.
– Успокойся, – повторила она, – всё хорошо. Как голова?
Голова моя была светла и чиста, как будто в ней никогда не появлялось дурных мыслей.