Целитель
Шрифт:
Это из Святого Благовествования от Иоанна.
Знакомо вам такое: тьма не объяла его?
Это Слово не объяла тьма, понимаете?
И оттуда же.
И Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и Истины.
Вот вам и поэзия, вот вам и проза.
Словом можно убить и можно вылечить.
Это вы понимаете? Так сколько жертв на вашей совести?
Кто хранит уста свои и язык свой,
Проще говоря, за базар надо отвечать. Это по-нашему, по-современному, по-горняцки.
А где же непорочность языка, где борьба за чистоту оного? Ведь современная молодежь говорит сегодня так, что интеллигент девятнадцатого века мог понять лишь половину сказанного, а то и меньше. И это при условии, что он не упадёт в обморок от услышанного. Ладно, с этим потом. Далее.
Чистые слова – чистые мысли.
А если наоборот?
Если говорю одно, а делаю другое, но не потому что плохой – расклад паршивый.
Всё равно трепло, даже при смягчающих обстоятельствах.
А где вы видели, что «разрушенный» изнутри человек говорит дельное? Он несет чушь, ахинею, которую малограмотные, но фанатично настроенные люди, пытаются выдавать за предсказания, пророчества…
Пророки – особая каста бессребреников, они всегда были одиноки и безумны. Но в минуты, когда на них капало с небес, они выдавали такое, от чего можно было только хвататься за голову. Но это для тех, кто верил.
Так из чего сотворено сознание пророков? Из какой глины слеплен мозг, с одной стороны полностью деградированный, с другой – отмеченный Создателем?
Человек состоит из энергий. Значит, мысль энергетична, она живёт, действует и творит. Вот только что? – какие помыслы в тебе, таков ты сам.
Иначе говоря, что задумал, то совершил.
Сумбур мыслей. Перескакивание с одного на другое. Лихорадка сознания.
Я чувствовал себя медведем, которого учат танцевать. Но, по словам Дидро, «танцующий медведь очень несчастное животное».
2
…Это было до обеда. Но ближе к вечеру я всё чаще ловил себя на мысли, что гляжу на входную дверь, ожидая прихода Йен.
Ненормально!
Я всем сознанием не хотел этого, но душа твердила обратное.
Увы, я ждал.
Я ждал, что она войдет и – в кабинете сразу станет светлее.
И я услышу очередные рассказы из целительской практики…
«Пришла сегодня женщина, настаивала, чтобы никто не проведал о том, что она ко мне обратилась. Уверена, все её знают…Жена или любовница кого-то из ваших местных бонз».
Потом присядет, спросит, как у меня сложился день и, не дожидаясь ответа, продолжит:
– Представляешь, пришел сегодня мужчина, кинул на стол деньги и заявил: «Лечи на эту сумму. У меня
– А вы?
– Выгнала, – ответила она равнодушно. – Он говорил на «ты», во-первых. А во-вторых, я таких, не осознавших, не пользую.
Немного помолчит, сосредотачиваясь.
– Я же хочу им помогать, – скажет, отчаиваясь. – А не просто предлагаю какой-то залежалый товар.
Наши беседы вошли в привычку, и я уже не мыслил вечеров без этих словопикировок.
Она говорила, я возражал: иногда аргументируя, иногда выделываясь.
Я считал себя носителем прогрессивных идей, а её – погрязшей в прошлых веках.
3
Вечером я тихо шёл домой по тёмной аллее, деревья которой были опалены последним жаром уходящего на зиму солнца.
Асфальта тротуара не было видно из-за навалившей листвы, которая хрустела под ботинками просяще и жалобно.
За день, конечно, основательно уставал, но усталость была приятной, рабочей. И я знал, что дома меня ждёт ужин, телевизор, словом, желанный отдых – главная составляющая жизни любого писаки, ибо без надежного тыла ничего невозможно.
Мне сразу с удовольствием вспомнилось, как на первом курсе, мне, ещё зелёному пацану, об этом говорил Валера Дашевский, уже тогда состоявшийся писатель, один из любимых учеников великого Григория Бакланова.
Часто, особенно в последнее время, вспоминаются эпизоды из быстро промелькнувшей московской учёбы. Беда ли навалится, или недовольство жизненным укладом ударит по голове внезапно, то и начинаешь соображать, а использовал ли я возможности, учёл ли обстоятельства…И прочее. Вспоминать необходимо, но сожалеть – пустое занятие.
Осень – ностальгическое время года, вливающее в кровь все запахи весны и лета, а ещё легкий их тлен, кружащий голову. Но душа трепещет воспоминаниями, потому что подводит итоги, порой неосознанно. Душа собирает урожай. А я вспоминаю свою родину в осенних уборах.
Я брожу по тропинкам Баймана и Карагача – лесам моего детства, купаюсь в озере Жарлыколь, встречаю одноклассников и односельчан.
О них мое слово, о них и слеза моя и грусть моя древняя, словно сказание.
О, осень! Как жестко ты напоминаешь о том, как мне хочется вернуться домой, к беззлобному небу и чистому озеру.
Я боялся признаться себе в том, что Йен мне попросту не хватает.
4
Утро было туманное.
Тихо моросило.
Асфальтовая дорога покрылась пупырышками дождя…
Тучи обложили землю, укутав всё влажным, плотным, тусклым.
На душе тоже царил сумрак.
Осиротело глядели дома, даже в которых горел свет.
А те, где люди ещё спали, либо уже ушли на работу, вовсе казались брошенными.