Целительница: на грани

Воропаева Светлана

А Вика вновь заплакала: знания, слишком чётко сформулированные за время разговора с мамой, были невыносимы.

Тихо подошёл Смолин и сел напротив.

— Кто-то умер? — без иронии спросил он.

— Скоро умрёт. Я не могу ничего сделать. Это мальчик. Ему пять.

— Печально.

— Печально то, что сделал ты на совещании. А это ужасно.

— Согласен, — чётко произнёс Алексей, не отрывая взгляд от Вики.

— Ты что-то хотел, Лёш? — непонимающе спросила Пятницкая.

— Нет. Зашёл купить кофе.

— Купил?

— Нет.

— Так

иди. Купи.

— Если только и на твою душу.

— Моя душа хочет покоя и одиночества.

— Нет. У тебя сегодня не тот день, чтобы быть одной. Позвоню Виктору, пусть тебя забирает.

— Не нужно.

— А-а-а… — протянул Алексей, догадываясь, почему она так ответила. — Его нет в Москве, верно? — спросил он, вглядываясь в её лицо. — Верно, — резюмировал он, не дожидаясь ответа. — Значит, проведём сегодняшний вечер вместе.

— Я Маше позвоню.

— Врёшь и так неумело, — покачал головой Смолин. — Я тебе не враг, хоть ты и не считаешь меня другом. Поехали гулять. Тут недалеко есть большой Филёвский парк. Тебе пойдёт на пользу побродить в тени его аллей.

— Солнце почти село, какая тень? — горько усмехнулась Вика.

— Смотри, уже жизнь возвращается в тебя — шутишь. Пойдём. А то возьму тебя на руки и понесу к машине. Все будут на нас смотреть и поползут новые слухи о тебе.

— Удар ниже пояса.

— Чтобы к тебе вернулась улыбка, все средства хороши.

— Хорошо, — согласилась Вика. — Только дай я сделаю один звонок, выйду на улицу.

— Идёт. Я куплю кофе и тоже выйду.

Виктория вышла из кафе, отошла от входа к высокому парапету и позвонила маме.

— Мам, меня мучает один вопрос. Я теперь знаю о факте семейного насилия: одну женщину муж периодически бьёт, и ребёнку как-то досталось. Дело не в том, что он всё это видел, а именно физически досталось, когда он полез защищать мать. Что мне делать? Обратиться в полицию?

— Перед тем как причинить кому-то добро, подскажи мне, что на этот счёт думают сами участники процесса?

— Не знаю. Я не спрашивала у Елизаветы, — честно призналась Вика.

— А какие у тебя доказательства?

— Нет доказательств, кроме моих видений, — смутилась Пятницкая.

— Тогда сначала скажу о простом: лично у тебя нет никаких реальных доказательств. Травмы ребёнка могут быть списаны на падение с велосипеда или нечто подобное. Ты не врач, чтобы утверждать иное. Твои слова могут опровергнуть, а тебя обвинить в лжесвидетельстве.

— Но как же?

— А тут сложнее, и совет один: работать над принятием ситуации, как она есть. Поговори с той женщиной, если хочешь. Спроси, хочет ли она заявить о случившемся в госорганы. Но я боюсь, тебя ждёт неудача. Если бы она хотела заявить на мужа, то уже сделала бы это.

— Но должен же быть какой-то иной выход?

— Слишком благие намерения, милая. Посмотри на ситуацию со

стороны: их сын умирает, сейчас никто никого не бьёт. И ты хочешь именно сейчас убедить кого-то официально разобраться в ситуации и наказать виновного? Они уже и так наказаны.

— Ну как же? — почти прошептала Вика.

— Когда мы делаем что-то неверное с телом, например, обжигаем руку, то оно даёт нам предупредительный сигнал через боль и импульс одёрнуть её. Здесь по аналогии. Если мы идём не по судьбе, с нами происходят болезненные ситуации. И чем дальше мы отклоняемся от маршрута, тем наша душевная боль сильнее.

— Н-да. Я вроде и понимаю, о чём ты, но не могу это сейчас принять. Всё равно не могу. Тому мальчику всего пять. И всё ради того, чтобы его мать изменила свою жизнь? Это жестоко! — тяжело вздохнула Вика.

— Философы называют наш мир миром боли и печали, — тихо добавила Анастасия Георгиевна. — Мы здесь учимся и познаём различные аспекты мироздания.

— Я позвоню уже завтра, мам. Извини. Не могу пока всё это принять. Пока.

— До завтра, милая, — с нотками грусти ответила Анастасия Георгиевна, принимая выбор дочери.

— Твой капучино, — Алексей протянул Вике бумажный стакан.

— Может, виски? — задумчиво произнесла она, рассматривая алкогольный магазин напротив.

— В парке можно купить только пиво.

— Я сейчас решу этот вопрос, — покачала головой Пятницкая, вернула Смолину кофе и отправилась в магазин.

— Вика! — остановил её Алексей. — Что у тебя в любой стрессовой ситуации включается алгоритм клуба «Я сама»? Вместе идём. И забери свой кофе. Пей и успокаивайся. Ты же без него жить не можешь. Виски?! Ладно, сегодня можно. И всё-таки ты много пьёшь.

— Можешь поехать домой и не мешать мне расслабляться.

— Ага, оставь тебя наедине с виски… Нет уж.

***

— Пойдём посмотрим на закат, — предложил Алексей, когда они зашли в парк. — Надеюсь, будут свободные лежаки.

— Лежаки? — не поняла Вика.

— Да, пойдём. Сама всё увидишь. Здесь есть пляж. Закат неполноценный. Река. В воду солнце не опускается, но всё равно красиво. А после красиво смотрится свет в окнах высотных домов.

— Ты знаешь этот парк?

— Знаю. Мосфильмовская не так далеко отсюда. А у меня маленький сын. Периодически приезжаем сюда гулять.

— Да, ты же теперь примерный семьянин, — без иронии констатировала Вика.

— Сам удивляюсь, — покачал головой он.

— И каково оно — быть отцом?

— Всё меняет. Я был не готов к этому.

— Говорят, к рождению детей нельзя быть готовым. Хотя мне сложно судить. Я пока и без того знаю, что не готова.

— Конечно, ты ещё сама ребёнок.

— Кажется, я снова начинаю жалеть, что ты сегодня мой компаньон.

— Хватит тебе. Сколько раз говорить, что я тебе не враг. Я слишком хорошо к тебе отношусь.