Целительница: на грани

Воропаева Светлана

— Сколько вы не встречаетесь с Анатолием?

— Почти полтора года.

— И вы не готовы согласиться с тем, что вы больше не вместе? Верно?

— Почему?

— Вы только что мне сами это сказали.

— Сказала, — вдруг согласилась Пономарёва с Пятницкой, резко загрустив.

— Что самое страшное может случиться, если вы признаете тот факт, что расстались со своим мужчиной?

— Я не знаю, — слишком быстро ответила Анна.

— Ну и не знайте. Просто закройте глаза и пофантазируйте. Что произойдёт страшного, если вы признаете тот факт, что уже расстались с Анатолием?

— Мне будет грустно

и одиноко, — почти плача ответила Анна Пономарёва.

— Насколько грустно и одиноко?

— Очень. И очень больно.

— А где эта боль?

— Не поняла вас…

— Где эта боль в вашем теле? Если пофантазировать и представить, что вы её можете визуализировать и осязать. Где она? В какой части тела? Как выглядит? Какой формы? Какого цвета?

— В голове. Как колючий маленький чёрный ёжик.

— Вы понимаете в какой части головы у вас этот ёжик?

— Да.

— В этой части головы вам больно, когда вас мучают мигрени?

— Да.

— Можно я заберу из вашей головы этого ёжика и помещу вместо него чистую энергию из бесконечного божественного источника безусловной любви?

— Можно, — с готовностью сказала Анна, а из глаз её потекли слёзы.

Наконец Виктория смогла опустить на Пономарёву энергию из источника и не почувствовала сопротивления. Маленький колючий чёрный ёжик растворился без следа.

— Как вы? — спросила Пятницкая, завершив процесс исцеления.

— Хорошо, — тихо произнесла Анна, утирая слёзы. — Мне давно не было так легко, — ошарашенно добавила она.

И только Вика хотела сказать, что «это пройдёт», имея в виду дезориентированное состояние Пономарёвой, как осекла себя, осознав двоякость фразы.

— Не торопитесь сейчас с желанием понять всё, что произошло. Это придёт само. Вы долго испытывали боль, поэтому ваше текущее состояние вам непривычно.

«Долго? — сама себе удивилась Пятницкая. — Хотя полтора года или даже больше, пока они с Толей ссорились и расходились, — это долго».

— Мне пора идти, — сказала Виктория. — Если что, вы знаете мой номер. Впрочем, кажется, в этот раз всё сложилось удачно.

— И мне так кажется, — мягко согласилась Анна. — Вы идите, а я ещё посижу. Очень всё непривычно.

— Конечно!

Пятницкую тоже отпустило. Эта победа позволила ей перестать сокрушаться над поражением в рабочем вопросе, связанном с Михайловым.

***

Утром в среду Виктория излишне бодро шла от лифта по офисному опенспейсу к своему кабинету. По дороге она заходила к сотрудникам, вроде как проведать, узнать, как у них дела, и уточнить, нет ли к ней срочных вопросов, хотя на самом деле она хотела посмотреть, что делает Вера Кузнецова. И, увы, картина её не порадовала: та снова сидела возле Марии Осиной, и они делали вместе одно задание. Вика решила, что дальше тянуть нельзя, и попросила Веру зайти к ней в два часа дня. Ещё Пятницкая размышляла о том, что она скажет Краснову насчёт Михайлова, когда в одиннадцать утра придёт к нему с еженедельным отчётом. Николай ей больше не звонил, а она, не придумав ничего лучше, работала как и прежде — с полной отдачей, стараясь абстрагироваться от проблемы, которую не могла решить. Она подумала, что в очередной раз последует совету мужа и расскажет правду, потому как ничего более умного ей в голову не приходило. Расскажет про мальчика, который умер, и про то, что

она не смогла помочь ему. Вернее, он отказался от её помощи — поправила Пятницкая собственные мысли. И всё же ей было тяжело это признать. А ещё было неприятно, что это повлияло на её работу.

Виктория зашла в кабинет и остолбенела от увиденного. За её столом сидел Михайлов и разговаривал по мобильному телефону. На столе стоял огромный букет белых тюльпанов и какой-то чёрный подарочный пакетик средних размеров.

— Как вы здесь оказались? — не здороваясь, спросила Вика, как только Иван закончил разговор.

— Ваша коллега меня впустила и любезно отправилась покупать себе кофе, понимая, что вы скоро придёте.

Таня и правда знала, что Вика вот-вот подойдёт, однако это была не комната переговоров, чтобы оставлять в ней постороннего человека. Пятницкая быстро оглядела свой стол и стол Лесковой. На обоих было довольно чисто — без завалов документов и каких-либо писем. На Викторию это было не похоже: на её рабочем месте чаще царил творческий беспорядок, но именно вчера поздно вечером, оставшись одна в офисе, она разобрала свои дела, да и стол заодно.

— Что вы хотели?

— Я пришёл извиниться и сказать спасибо, — просто начал Иван. — Спасибо, Вика. Ты дважды меня очень выручила. А я был не прав.

— Мы не переходили на «ты», — осекла его Пятницкая.

— Так давай перейдём!

— Нет.

— Упрямая, — улыбнулся Михайлов.

— Какая есть.

— Извини. Я был не прав.

— Занятно принимать извинения, когда ты сидишь на моём месте, а я стою.

— Всё же на «ты», — улыбнулся её формулировкам Михайлов и продолжил: — И снова права, пойдём выпьем кофе. Это всё тебе: цветы и небольшой подарок от меня. И это.

За букетом Пятницкая и не заметила большую стопку бумаг в прозрачном пакете.

— Документы на открытие счетов? — уточнила она, догадываясь о происхождении бумаг.

— Да. Я хочу, чтобы ты вела наши дела.

— Нет. Я не клиенщик.

— И всё же.

— Ты был не прав. И сейчас ты не прав. Я не клиенщик. Это совершенно другая работа, которая мне не близка.

— Хорошо, — как-то странно ответил он. — Документы хоть передашь, чтобы я не таскал их туда-сюда?

— Да.

— Сколько у нас времени?

— Максимум до десяти тридцати.

— Час. Что ж, пойдём, что тянуть.

***

— Большой капучино, я знаю, — сказал Михайлов, усаживая Пятницкую в «Старбаксе».

— Что ещё ты знаешь? — спросила Вика, как только Иван вернулся за столик с двумя бумажными стаканчиками кофе.

— Знаю, кто твои родители, где жила, училась, работала, с кем серьёзно встречалась. Вообще у тебя была крайне заурядная жизнь, пока ты не встретила своего будущего мужа. Удивительно, как он тебя разглядел.

— У тебя странная манера делать комплименты — словно пытаешься унизить.

— Говорю, как смотрится со стороны. Не понимаю, почему тебя это задевает. И ведь ни одного факта о твоих способностях. После смерти Тимофея я даже убедил себя, что мне померещилось. Всего лишь померещилось, и ты тогда всё же хлопнула рукой по моей спине, чтобы попкорн выскочил из горла.

— Даже если тебе всего лишь померещилось, мог бы не портить мне жизнь своим отказом открывать у нас счета. Я всё же спасла тебе жизнь, как бы пафосно это не звучало.