Цена его любви
Шрифт:
— Все хорошо, девочка. Теперь все будет хорошо…
И это срывает все окончательные планки.
Я просто падаю на землю, чувствуя, как меня трясет. Пот, несмотря на холод, прошибает насквозь.
Течет по лбу так, что застилает глаза.
Меня выворачивает снова и снова. Уже нечем, а меня все рвет. Не могу ни остановиться, ни отползти подальше. Рвет так, что разрывается горло.
— Тссссссс…. Все хорошо…. Вот так…
Сильные руки подхватывают меня. Чувствую, как растирают задубевшую от мороза кожу. Все тело взрывается тысячами острых
Глава 48
Стас.
Несу на руках девчонку, матерясь сквозь крепко сжатые зубы.
Маленькая она. Совсем крошечная. Блядь.
Север, гаденыш, ничего мне не сказал! Ни хрена!
Понимаю, что я далек от их разборок. У них свои расклады, и влезать мне в них совсем необязательно, да и без интереса. Но, блядь, он знал! Он не мог не знать, что так все обернется!
Когда активы, все свое имущество на меня переписывал. Когда про Дашу просил. Ей хотел через меня защиту дать. И активы якобы вывести из криминального поля. Все знают, я в их криминале не замешан и не буду никогда. А еще — что принадлежащее мне ни одна сука из моих зубов не выгрызет.
Так мне подал. Война у них страшная намечается. И то, что сейчас — только ее начало.
Ни хера. Знал. Все знал еще тогда, с самого начала!
Все подготовил. В каморке этой своей не просто одежду и на меня и на девчонку оставил. Но и подробную карту, как по этим катакомбам теперь перемещаться. Как выйти туда, где мы договорились. И еще в несколько очень безопасных мест, на случай, если что-то пойдет не так. Все, сука, предусмотрел. Любое развитие. Ко всему подготовился. Как и всегда, просчитал все возможные варианты наперед.
Только и я знаю.
Знаю, что Морок ни разу в жизни не промахнулся.
И уж тем более, если ствол достал, то не ради того, чтобы попугать. Не для того, чтобы ранить для острастки. Тем более, на лучшего друга. Нет. Ни хера.
Хер знает, что натворил Север. Во что влез. Но сделал что-то такое, чего даже лучшие друзья, с которыми выросли вместе, не прощают.
Значит, предал.
В одни ворота. Других вариантов быть не может.
А насколько я знаю Влада, — а я его знаю, жизнь научила разбираться в людях, — предать не мог. Значит, его конкретно за яйца взяли. Прищемили вместе с горлом. Выбора другого не оставили!
Блядь!
Челюсти сжимаются так, что крошатся зубы.
Твою же мать, Влад!
Ну, какого хрена!
Ты ведь мог бы ко мне прийти. Рассказать. Да, я не замешан в ваших схемах и сделках. Но прекрасно понял, что без вас, без криминала хрен в этой жизни выплывешь и прорвешься. Я научился самому главному. У вас свой кодекс чести. Нерушимый. Вы скорее сдохнете, чем нарушите его.
Почти каждый из этого мира мне чем-то обязан. А долги здесь всегда отдают. Платят по счетам. Я нашел ту самую уникальную лазейку, при которой я с миром криминала никак не связан и одновременно
Какого хера не пришел? Не рассказал?
Сам, мать твою! Все сам!
Я нашел бы решение, но теперь…
Теперь мне хочется только одного, — достать этого гаденыша с того света и смачно расхерачить его красивую рожу! Так, чтобы навсегда запомнил, — друзья не для того, чтобы бухать вместе и девок вместе трахать! Не для того, твою мать, Север, чтобы окольными путями передать им свое имущество и женщину, чтобы их не разорвали в клочья взбесившиеся в войне враги и особенно друзья!
Твою мать!
Все Север знал. Знал с самого начала. Он всегда просчитывает все шаги на десять вперед. Его жизнь — шахматная партия, в которой он ни разу еще не просчитался. И изначально не на время, пока война не успокоиться мне свою женщину и ребенка передал вместе с имуществом. Не на время. А для того, чтобы их не вырезали вслед за ним. Чтобы я имя свое дал, как защиту от всех, его женщине, его ребенку. Чтобы все, что Влад за жизнь заработал, для них сберег.
Сука!
Хочется херачить кулаками по этим блядским каменным стенам! Расхерачить руки в хлам. Убиться, блядь, об них так, чтобы вырубиться на хрен!
Легкие рвет, и ни хрена не от холода.
Глаза разрывает так, что ни хера почти не вижу перед собой.
Как робот, передвигаю ноги, крепко сжав зубы.
Ее, Дашу его к груди прижимаю, как бесценное сокровище, которое любой ценой должен сберечь. Ради тебя, друг. Сволочь. Гаденыш. Что тебе стоило ко мне прийти и все рассказать?
Глаза выедает на хрен кислотой.
Я бы нажрался. Я бы стены крушил. В запой бы ушел первый раз в жизни. Чтобы убиться. Чтобы ни хрена не чувствовать. За всю жизнь мою два самых родных человека в ней было, — Север и Роман. Два самых близких друга.
Что ты, блядь, Север, знаешь, о жизни и о смерти?
Тебя пуля прошила, и теперь уже все равно.
А нам… Мне, и девочке вот этой, ребенку твоему нерожденному, жить теперь с этой пустотой. С этих выдранным на хрен сердцем. Жить каждый день, каждую минуту. Гаденыш!
Не выдерживаю.
Херачу таки по стене. Луплю со всей дури. Так, что кости трещат. Но эта боль ни хера не помогает. Не перекрывает ту, что внутри, за ребрами. Только короткой вспышкой напоминает, что я-то сам еще жив. И все.
Все бы отдал, чтобы вместо стены по тебе зарядить.
Хрен знает, сколько времени бреду. Ни времени, ни конечностей уже давно не чувствую. Зря так и остался в одной рубашке. Весь, кажется, коркой льда уже покрылся.
Но главное — ее одел. Главное — донести. И Слава Богу, девочка вырубилась, иначе…
Иначе я не знаю, как бы смог. Не знаю.
Только попадись мне, Влад Север. Жизнь проживу, а не забуду тебе этого. На том свете встретимся и обязательно припомню, чтоб тебя черти драли!