Цена измены. Вернуть жену
Шрифт:
– Пап, руку убери. Я передумала, не хочу есть, – цежу сквозь зубы.
– Не хочешь жрать, тогда просто посиди, уважь старика. А заодно поведай нам деревенским неугодным тебе родителям, зачем городская птица в деревню пожаловала?
– Валера. Хватит. Что ты к ней привязался, – мама только успела проговорить эти слова, как ей в лоб прилетела ложка.
Я тихо ойкнула, прикрыла рот ладонью, а мама вздрогнув, порывисто вздохнула и принялась есть суп. Старательно делая вид, что ничего страшного не случилось.
–
– С ней все нормально, – отмахивается отец, – так ведь? Иришка?
Вижу как тяжело сглатывает мама обиду. Ее кадык дергается, его хорошо видно на тонкой шее.
– Да, Валер. Ася, правда, все хорошо, – отвечает мам не поднимая головы.
Отец самодовольно оскалился, выставляя на показ щербатый рот, погладил маму по голове, и вид у него был такой, как будто собаку за послушание приласкал.
“Как будто собаку,” – подумала с болью и тут же устыдилась своих мыслей.
Во мне вскипает кровь. Резко поворачиваюсь к отцу. Зло шиплю ему в лицо:
– Ты что о себе возомнил? Больной ублюдок, – толкаю его.
У отца аж ложка из рук выпала.
– Ася! – вскрикивает мама.
– Ах, ты сучара! Ты кому это мне сказала? Мне?! Родному отцу? – срывающимся на хрип голосом произносит отец, вращая ошалело глазами.
– Родной отец!? Да какой ты, черт побери отец!? Ты животное!
У меня нутро выворачивает наизнанку от боли. Инстинкты самосохранения стираются напрочь. Ярость хлещет через край. Чувствую себя бессмертной.
И когда отец наконец- то делает первую попытку встать, я его толкаю с такой силой, что он летит через стул на пол.
(Немного позже я пойму, что мне повезло лишь только по тому, что мужчина был в зю-зю пьяным).
– Ах, ты сучка, – шипит отец, операется на локти, пытается встать.
Раскорячив свою никчемную тушку на полу, тряся лысой засаленной головой из стороны в стороны, он вызывает во мне полное отвращение и омерзение.
Лучше бы я и не выходила. Лучше бы осталась в зале.
– Дочка, ну зачем ты так, – мать бросается к отцу, падает перед ней на колени, – Валера…
– Вырастила ты на нашу голову неблагодарную дрянь. Это где это видано, чтобы дочь на отца руку поднимала?! – кряхтит мужчина, а родительница пытается ему еще и помочь встать.
Больно это видеть. Резко разворачиваюсь и выхожу из кухни. Это выше моих сил.
– Давай. Давай. И валила бы ты лучше к своему столичному мудозвону. Че приперлась? жизнь нам с матерью испортить?
Пропускаю его едкие замечания мимо ушей.
Выхожу в коридор. Сдергиваю с гвоздя на котором висят куртки, фуфайку накидываю на себя. Ноги сую в валенки. Надо остыть. Не то, беды не миновать.
– Ася! Ты куда? – окликает меня мама тогда, когда открываю калитку.
– Пройдусь мам, –
– Ась, не глупи. Иди домой. Отец, щас пропустит пару стопок, и спать завалится. Иди домой.
Вижу, что у женщины на лице написаны искренние сожаления. Мне бы хотелось вернуться. Обнять ее, посочувствовать, но отчего-то ноги с места не двигаются, душа рвется, а тело не пускает.
– Я приду мам. Позже, – круто разворачиваюсь иду прочь от дома.
– Ася! Ася!
Но я лишь ускоряю шаг. Стремительно, насколько это возможно по узкой тропинки, иду прочь.
Домой возвращаюсь только тогда, когда на улице мне становится страшно.
Полная луна. Вой собак. И скрипучий снег под ногами, отчего то леденят кровь в жилах.
Замерзшая, словно сосулька, подхожу к двери. И затаив дыхание дергаю ручку. Открыто. Выдыхаю с облегчением. Я бы не удивилась на самом деле, если бы отец решив проучить меня закрылся. Это практика у него еще с моих юных лет присутствовала.
В крови снова заиграла вражада по отношениею к родителю.
Теперь мне становится понятным, почему меня все эти годы не тянуло домой.
И это не только из-за бедности, которая здесь процветала, но и из-за него.
Тряхнула головой. Нет. Лучше об этом думать не буду. И так еле успокоилась. Потому как если бы не сложившиеся обстоятельства в которых я нахожусь, то не задумываясь вызвала такси и уехала отсюда. Уж лучше к черту на кулички, чем жить с таким как отец-подонком под одной крышей. Представить боюсь, как он над матерью издевается, чувствую себя вольготно в стенах этого дома.
Тихо, стараясь не шуметь я захожу в дом. Скидываю фуфайку, стягиваю шапку, валенки и только делаю шаг в сторону зала, когда словно в подтверждение моим мыслям раздается угрожающее:
– … проси за нее прощения, сучка, – доносится до моих ушей, и я застываю на месте, оглядываюсь по сторонам, прислушиваясь пытаясь понять откуда идет голос. Это голос отца, без сомнения.
– Валера, прости ее, прости, – хрипло, на одном выдохе, произносит женщина и я уже готова сорваться с места, чтобы кинуться выручать маму, когда слышу, характерный звук шлепающих друг об друга тел, занимающихся сексом.
Меня обдает жаром. Я заливаюсь стыдом. Черт побери! Зачем я это услышала?! Зачем!?
Затыкаю уши, устремляюсь в зал. Меня мутит. Мне дурно. Это так неожиданно и так пошло слышать, как твои родители занимаются сексом, что готов сквозь землю провалиться, лишь бы все это забыть.
Падаю на диван. Накрываюсь с головой одеялом и еще подушкой сверху.
Но засыпаю я только под утро обессиленная внутренними терзаниями.
Это худшее, что со мной могло произойти за этот день. Хуже быть уже просто не может.