Цена жизни. Книга 2
Шрифт:
— Однако! — повторил герцог. — Похоже, князь Яромир держит своих промышленников в строгости. Сказать по чести, не уверен, что у меня получилось бы установить у себя подобные правила для государственных подрядов.
Я скромно потупил глаза, ничего не отвечая. Герцог просто с ходу не оценил объём контракта, но потом обязательно подумает на эту тему, и до него непременно дойдёт, в чём здесь фокус — а именно, что князь экономит огромную сумму, отдавая очень большой контракт монопольному производителю в обмен на сниженную норму прибыли. А может, и сам возьмёт
— То есть получается, что вы уже полностью перевооружили самые важные части, и войско княжества стало практически непобедимым? — герцог испытующе посмотрел на меня.
Если бы вот это насчёт непобедимости серьёзно заявил кто-нибудь другой, то я бы, пожалуй, счёл его дураком. Однако герцог Баварский дураком ни в коем случае не был, и в данном случае он, похоже, просто решил проверить, не дурак ли я.
— Полагаю, вы сейчас просто пошутили, ваше высочество, — засмеялся я. — Хорошая техника — это, конечно, замечательно, но в реальной войне техника, увы, значит не так уж много. Гораздо важнее моральный дух войск.
— Не могу не согласиться с вами, господин Кеннер, — кивнул он. — Но всё же я не стал бы недооценивать значение технического превосходства. Которое, кстати говоря, весьма положительно влияет на моральный дух.
— И какового морального духа изначально не было у того отребья, которое император зачем-то разместил у наших границ под видом войска, — с усмешкой заметил я.
— Кхм, — герцог немного растерялся от неожиданности. — Даже император вынужден порой выполнять чужие решения, но выполнять их можно по-разному.
Какое интересное заявление! Похоже, Оттон действительно растерялся от внезапного поворота разговора — вряд ли он высказался бы настолько откровенно в нормальном состоянии.
— Вы, случайно, не имеете в виду старого императора, ваше высочество? — небрежным тоном осведомился я.
— О нет, ни в коем случае, — усмехнулся он. — Дитрих — любящий сын, но решения он принимает всегда сам. Тем более, он прекрасно знает о главной проблеме Конрада.
Я вопросительно посмотрел на него, и он понял мой невысказанный вопрос.
— Конрад мог бы стать поистине великим императором, но ему всегда чего-то чуть-чуть недоставало. Все его действия были правильными и необходимыми, но он каждый раз не учитывал какую-то маленькую деталь, которая превращала победу в поражение. Примеров этому хватает. Племянник об этом прекрасно знает, и к советам отца относится с большой осторожностью. То, что Конрад горячо поддержал идею помериться силами с княжеством, только добавило Дитриху сомнений.
— Кстати, есть же ещё и императрица Мария, — напомнил я. — Её величество неплохо изображает глупую девочку, не интересующуюся политикой, но она явно играет намного более значительную роль, чем пытается показать.
— Мария Штирийская, безусловно, весьма разумная особа, и ни в коем случае не глупая девочка. Но с чего вы взяли, что она играет какую-то роль в политике?
— Она прекрасно умеет прятать эмоции, — объяснил я, —
— То есть вы заявляете, что являетесь сильным эмпатом? — герцог даже остановился и, нахмурившись, пристально посмотрел на меня.
— А вы разве не знали? — удивился я. — Это, вообще-то, широко известный факт. В таком случае прошу прощения — если бы у меня было хоть малейшее подозрение, что вам это неизвестно, то я предупредил бы вас сразу.
— В самом деле предупредили бы? — с сомнением переспросил он.
— Разумеется, — уверенно подтвердил я. — Хотя формально эмпат не обязан кого-то предупреждать, этого требуют принятые у нас правила хорошего тона. Тайно пользоваться этой способностью считается недостойным, и с подобными людьми быстро перестают общаться.
— Пожалуй, этого и следует ожидать, — согласился он. — Никто не любит людей, пытающихся вынюхать что-то тайком.
Мы двинулись дальше вдоль стоящих по бокам от прохода бронеходов в разной степени готовности, временами давая дорогу электрокарам, доставляющим узлы к сборочным платформам.
— И какие же мысли вы прочитали у меня, господин Кеннер? — поинтересовался он.
— Ну какие ещё мысли, ваше высочество? — страдальчески сморщился я. — Эмпаты не читают мысли. Я могу ощутить чувства собеседника, особенно яркие. Но вы всегда довольно успешно прячете эмоции, именно поэтому у меня и не возникло никаких подозрений, что вы можете не знать о моей эмпатии.
— Но что-то же вы узнали? — настаивал он.
— Совсем немного, и ничего действительного важного, — пожал я плечами. — В частности, я понял, что вам эти игры императора с княжеством совсем не нравятся. А вот император, кстати говоря, весьма охотно в эти игры играет.
Герцог молчал. Он долго шёл молча, и когда я уже начал думать, что разговор окончен, он вдруг с ясно ощущаемой неохотой сказал:
— Видите ли, господин Кеннер, иногда политик просто вынужден делать что-то такое, что ему не нравится. Политика — довольно грязное занятие, и хочешь ты того или нет, но делаешь то, что приходится делать. Однако хороший политик даже здесь находит способ извлечь из этого выгоду для себя. А по-настоящему хороший политик способен даже в такой ситуации перевернуть стол и раздать карты по-своему. Так вот, мой племянник Дитрих — очень хороший политик.
* * *
— Здравствуйте, Милана, — поздоровался я, привычно открывая дверь в лаборантскую, откуда доносился умопомрачительный запах горячих плюшек, ванили, и не знаю чего ещё.
Милана с улыбкой кивнула мне, на секунду оторвавшись от разливания чая, и я внезапно осознал, что она не одна.
— Здравствуйте, госпожа, — поклонился я. — Очень рад вас видеть. Вас так давно не было, и я уже начал бояться, что мы вам надоели.
— Пока не надоели, — фыркнула Морена, слегка улыбнувшись.