Ценный груз

Велрайт Крис

Подобное заявление, сказанное с абсолютной серьезностью и в сердцах, порядком удивило Дэмина. Всю обратную дорогу до здания суда он пребывал в раздумьях о том, как так могло получиться, что демоны считали людей не меньшей напастью, чем те думали о них?

Глава восьмая

Восседавшие на стульях ответчики больше напоминали присутствующих родственников на похоронах человека, который лишил их наследства. Престарелая госпожа, потерявшая дочь, по-прежнему была бледна. Узнав от служанки о том, что более богатый и перспективный жених был упущен, она то и дело бросала гневные взгляды на господина Лина — виновника ее горя. Тот, в свою очередь, всем видом показывал жуткое раздражение. Скрестив руки на груди и уставившись взглядом в пол, он еле сдерживал гнев на служанку, которая опорочила его доброе имя. Девушка лишь злорадно ухмылялась, наслаждаясь страданиями господина. Единственный, кто окончательно запутался и переживал больше остальных о том, что дело приобрело совсем иной оборот, был портовый работник, который рассчитывал, что через

суд получит свои десять серебряников. Теперь же он был совсем не рад, что обратился с этим к судье, так как простое прошение приобрело скверный оборот и не сулило ничего хорошего.

Конюх, — пожилой мужчина, чью голову, подобно горным пикам, покрыло белым снегом седины, — входил в зал неспешным, свойственным всем людям в возрасте шагом. Он дожил до тех лет, когда взор уже не потрясают огромные колонады и высокие потолки величественных строений Синторы, когда чиновники не страшат, а бандиты кажутся простыми расшалившимися мальчишками. Годы брали свое: отнимая физические силы, чувство новизны и желание перемен в жизни, даруя взамен крепкую порцию равнодушия к тому, что происходило в мире и родной провинции. Стоя одной ногой на пороге чертогов Диликтаса, — кровавого бога смерти и человеческого безумия, — любой либо смиряется с неизбежным и приобретает философский взгляд на все происходящее, либо страшится грядущего и пополняет ряды городских сумасшедших.

Дэмин ощутил неловкость оттого, что в таком шикарном и богато украшенном зале не предназначалось сидячих мест для тех, кто несет ответ перед судьей. Таковы правила, и они должны быть едины для всех. Но сейчас молодой господин чувствовал неуместность такого строгого порядка перед видом немощного старика. Он махнул рукой одному из стражей и приказал предоставить ответчику стул.

Конюх вежливо поприветствовал судью, не забыв поклониться настолько низко, насколько могла позволить его старая спина, и с благодарностью сел на выставленный для него стул. Выглядеть при этом он стал не менее неуместно в глазах Демина, чем если бы стоял. Все эти громадные колонны, украшенные богами, высокий купол крыши и помпезность до блеска начищенного пола вдруг резко показалась какой-то ущербной и вычурной на фоне темных, наполненных мудростью и добротой глаз конюха. Судья украдкой посмотрел в сторону Мингли, словно пытаясь понять, ощущает ли нечто подобное демон, но тот был больше поглощен процессом переваривания обеда, чем сложившейся неловкой атмосферой.

Уже зная, зачем его сюда привели, конюх без долгих прелюдий и разъяснений ситуации дела приступил к рассказу:

— Прежде чем я начну, — голос старика был наполнен теплотой, будто он сидел не в зале, суда обращаясь к судье, а за костром после дневных работ в поле, в кругу своих внуков, готовый поведать им очередную сказку или легенду, — хочу сразу сказать о том, что скрывать и лукавить мне не имеет смысла, так как я стар и скоро лишусь своей службы при дворе моей госпожи.

Храбрость и честность старика подкупали Дэмина. Обычно большинство предпочитало в суде говорить как можно меньше, дабы не навлечь на себя лишних проблем. А вот Мингли посчитал, что все дело не в силе духа, а в законодательстве Синторы. Ему часто приходилось слышать, как его господин перечитывает законы, и в одном из них значилось, что старики, достигшие семидесяти лет, награждались правом не нести наказание за легкие проступки и освобождались от жестких мер карательной доктрины, включавшей физические виды истязаний. Разве эта причина нехороша для того, чтобы притвориться, что ты праведный человек?

— Я не ропщу на судьбу. Такова жизнь. И я знаю правила этой игры: когда ты перестаешь быть полезен в работе, надобно готовиться к уходу на покой. — Старик глухо вздохнул, наполнив легкие воздухом, как делают только пожилые люди перед тем, как начать рассказывать долгую историю. — Я служу этой семье с девятилетнего возраста, когда еще был жив прежний глава семьи, мудрый и достойный человек. Будучи глупым мальчуганом, однажды я попытался выкрасть у него на рынке кошелек, но был пойман за руку, — рассказчик улыбнулся, и глаза его заволокло воспоминаниями о молодости, когда все краски мира были ярче, а все вкусы даже самой простой еды казались насыщенней, — но господин не отдал меня под суд и не лишил рук или пальцев. Он предложил мне достойный труд в своем поместье. Так я и начал трудиться за плату и в благодарность за прощение моего поступка. Шло время, и на моих глазах выросло новое поколение семьи, — старик вновь тяжело вздохнул, — которое, к сожалению, не приумножило славы семьи или ее достатка, — госпожа, что утеряла дочь, недовольно скривила тонкие губы, заслышав, с какой горечью конюх сокрушался о потомках прежнего господина, — боги также не хотели давать этой семье сыновей, а дочерей забирали хвори, прежде чем те достигали брачного возраста. Не единожды я слышал, как хозяин с хозяйкой сетовали на судьбу, ибо на дочерей приходились большие растраты: одежда, обучение и питание. Но выгоды они не принесли никакой, отправившись невестами к богу смерти. И вот родилась маленькая госпожа, — конюх тепло улыбнулся, — светлый ребенок. Истинный лучик света в этой семье. С детских лет, обладая врожденным кротким нравом и добропорядочностью, маленькая госпожа завоевала любовь всех слуг. Ее доброе сердце всегда открыто чужой беде, и потому любое горе, что падало на плечи других людей, она воспринимала как свое собственное. Не счесть, сколько раз маленькая госпожа вступалась за своих слуг, — конюх засмеялся, озаряясь радостью перед своими воспоминаниями, — и даже за меня слово замолвила, когда я по старости своей проглядел, что конь хромает.

Дэмин понимал, что все сказанное не особо имеет отношение к делу. Многие присутствующие

на суде и подавно стали испытывать сонливость и скуку от монотонного и долгого предисловия ответчика. Единственным, кому по-настоящему стал интересен сей рассказ, был Мингли. Его, как демона, грызло любопытство о любых подробностях в судьбах людей: как и чем они живут, какие испытывают чувства к богам и как те карают или благословляют их. Почему в молодости люди так беспечны и совсем не помнят о скоротечности собственных жизней? А в старости все, как один сокрушаются о прожитых годах и даже находясь в столь немощных телах, молят любые силы о продолжении своего существования? Демону было сложно постичь природу человеческой души. Если бы ему самому было суждено прожить столь короткий промежуток времени, то он бы точно не растрачивал ценные годы на угождение другим и соблюдения такого несчетного количества правил, которые существовали в Синторе. Зачем ограничивать себя в чем-либо, если твоя жизнь — это лишь короткий миг? Зачем люди стремятся учиться и создавать что-то новое, если многое из созданного ими же они сами никогда не смогут использовать в силу отсутствия пары десятков лет в запасе на то, чтобы воплотить свои изобретения в жизнь? А что самое страшное и пугающее заметил Мингли в людях, так это то, что многие походили на детей, находившихся в телах стариков. Словно молодую душу обрекли на страдания в стареющем теле. Она бы и рада наслаждаться всем, что предоставляет жизнь, да дряблые мышцы, скрученная спина и отсутствие зубов не позволяют этого. Мингли иногда представлял себя в такой роли: молодой, сильный и пытливый дух, что закован цепью времени и обречен наблюдать, как его телесная оболочка рассыпается в прах без возможности что-либо изменить. Осознавая подобное, начинаешь понимать, почему люди, как никто иной на этой земле, так грезят тайнами бессмертия. И только демону казалось, что он постиг самые глубокие человеческие переживания, — ведь что может быть хуже беспомощности перед стрелкой часов? — как он сталкивалася с людьми, готовыми прервать свою жизнь раньше срока, или стариками, что счастливы отмеренному времени и рады отправиться в чертоги бога смерти. Или, — что вообще казалось непостижимым, — наблюдал за молодыми людьми, чьи поступки и стремления больше походили на сердца тысячелетних духов, желания которых, угасли уже многие века назад.

Что, в самом деле, с этими существами не так? — задавался вопросом демон, глядя на конюха, который, позабыв о собственной скорой смерти, тешился теплыми воспоминаниями и по-настоящему искренней любовью к молодой госпоже, — разве осознание скорой кончины не должно его беспокоить и вводить в злость и отчаянье? Как можно, стоя одной ногой на пороге чертогов Диликтоса, с таким волнением заботиться о чужой жизни?

— Как вы знаете, — продолжал старик, — девочки в богатых семьях часто выступают в роли товара, что может принести роду материальные блага через удачное замужество. Конечно, дочери могут и иными способами прославиться и внести свой вклад в семью, например, честным трудом или выдающимися познаниями в какой-либо области. Но кто станет рисковать всем в надежде, что у вашего дитя будет достаточно ума и способностей, если значительно надежнее и проще выдать ее замуж? К тому же, как я уже говорил, новое поколение лишь растрачивало заработанное, а не приумножало. И оттого дела семьи из года в год становились все только хуже.

— На то воля богов! — не выдержала критики престарелая госпожа, — как может тот, кто дожил до такого возраста винить во всем только людей! Порой что ни делай — все не заладится, если богам угодно потопить твой корабль.

Дэмин бросил недовольный взгляд на женщину, которой ранее было велено молчать, и та, фыркнув подобно непокорному коню, умолкла и закинула ногу на ногу, нервно покачивая мыском шелкового башмачка. Судья сделал жест рукой в сторону старика, указывая продолжать.

— Маленькая госпожа, в силу своей сердечности, не была против замужества. Ведь долг каждого отпрыска велик перед своей семьей, и следует сделать все, чтобы отблагодарить родителей за еду, старания и кров. Да только как приказать сердцу, которое наполнено пожаром молодости?

Конюх печально покачал головой и смолк на какое-то время. Он медленно обернулся, разглядывая лица присутствующих ответчиков: портовый грузчик откровенно зевал, господин Лин погрузился в свои раздумья, игнорируя злобные взгляды служанки, а престарелая госпожа не скрывала нарастающего недовольства.

— Здесь не все, — тихо проговорил старик, — надеюсь, что так и останется, — прежде, чем Дэмин смог полностью разобрать сказанное и задаться нужными вопросами, конюх продолжил: — С самого детства маленькая госпожа водила дружбу с тремя мальчишками: господином Лином, Ши и Ляном. Пока девочка не может считаться женщиной, то ей дозволительно играть в обществе противоположного пола. Обычно, когда она достигает зрелости, такое общение пресекается. Но хозяйка не пожелала рвать дружеской связи дочери с этими негодниками. Не по сердечной доброте, а из корыстных целей, ибо господин Ши, сын богатого торговца и господин Лин — из семьи военных, могли стать хорошей партией для дочери. Что же касалось господина Ляна, сына простого лавочника, то хозяйка была не рада его присутствию, но воспринимала как вынужденное обстоятельство.

По правде сказать, мне они все не нравились и казались недостойными общества маленькой госпожи. Их детские забавы, наполненные глупостями, а порой и жестокостью, переросли во взрослые увеселения, такие как азартные игры, увлечения певичками и жажда до славы и денег. Конечно, мужчина может считаться мужчиной, только имея амбиции, но эти проказники готовы были на все, лишь бы доказать друг другу и самим себе, что они лучшие из лучших. Но если выбирать из них самого достойного, то тут я соглашусь с сердцем маленькой госпожи и укажу на господина Ляна.