Центр круга
Шрифт:
— Как сказал бы отец Клемент, думай о душе.
Антонин нахмурился, поднял веник и внезапно спросил:
— А обедать мы где будем?
Том искренне рассмеялся, обернулся:
— Нет, Антонин, желудок и душа не синонимы.
Антонин оценил ответ: криво ухмыльнулся. На прутьях веника налипли клочья паутины, стружки, дохлые мухи и потускневшие крылья мотыльков. Все-таки уборка скучное занятие. Антонин прошел к лестнице, подмел ступеньку и уселся так, будто это он хозяин мастерской, дома и вообще всего мира. Следующий вопрос тоже прозвучал по–хозяйски неторопливо:
— А в городе одни маглы?
Том с трудом передвинул
— А тебе кто нужен? Тролли, гоблины, великаны?.. Феи?
— Вообще-то маги, – не смутился Антонин, – такие как ты и твоя Крестная.
— Крестная – сквиб.
— Но она все равно из волшебного мира, знает его законы, живет по ним. – разглагольствовал Антонин, помахивая веником в такт словам. Локтем оперся о верхнюю ступеньку, правую ногу отставил, во всей позе – наглость и леность. – Значит, говоришь, нет тут магов?
— Нет.
Том не раздумывал над ответом, не хотелось, просто брякнул, чтобы Антонин отвязался.
— Это хорошо–о, – размышлял Антонин вслух. – Будь тут маги, могли бы признать меня. А признали бы, так и до деда недалеко. А уж он на этот раз точно за розги возьмется, двенадцать лет только грозился, а теперь… ох, чую!.. возьмется. И буду я как Августус садиться на стул и кривиться от боли.
— В приюте до сих пор розгами пользуются, – заметил Том между делом.
Антонин поморщился, недовольно заерзал.
— Детей бить нельзя.
Том, вытирая руки тряпкой, прильнул спиной к стремянке, плечи тихо ныли.
— Таких как ты иногда даже нужно.
— Но–но! – пригрозил Антонин грязным веником. – Я бы попросил тут!
Решив, что отдых весьма кстати, Том потеснил Антонина на ступеньке, полуприлег рядом.
— Раз уж начали разминать языки… Давай, рассказывай, отчего у тебя этот нездоровый интерес к маглам?
— Сразу «нездоровый»… – проворчал Антонин. – А я-то думал, ты уже догадался.
Том легко парировал:
— А я догадался, но хочу удостовериться.
Антонин осклабился.
— Хитрец. Добро, будем считать, я купился. А история давняя, слушать придется долго.
— Можно продолжить уборку… – сказал Том, сделал вид, что встает.
Антонин удержал за плечо.
— Сиди уж. Буду сокращать мемуары.
Том с усталым стоном откинулся обратно, ребро ступени упиралось в спину, но лучше уж так, чем сидя. Антонин почесал кончик носа, видно смущался говорить о себе.
— Тебе как?.. с историей или строго по пунктам.
— Давай с историей, – улыбнулся Том, – люблю волшебные сказки.
— Итак, с историей, – повторил Антонин рассеянно, хлопнул по коленям. – История… вот… мне тогда лет пять–шесть было. Мы к тому времени с дедом одни в доме остались… всякие репетиторы и домовые не в счет. Однажды дед по каким-то очень важным делам отправился в Косой переулок… Сейчас отвлекусь, чтобы разъяснить. Я… мне в общем… по правде, шкодил я тогда очень много. Без ума шкодил. Назло. И накануне так случилось, что я чуть дом не спалил… не с целью, вышло так. Меня Коргоруш допек мытьем шеи… вот я «Ежедневный пророк» в камине и запалил, давай по всем комнатам этого кошкообразного гонять… Шерстью воняло аж во дворе. Ох, влетело мне от деда крепко! И вдобавок после этого он побаивался оставлять меня без присмотра.
— Разве с репетитором или сиделкой это «без присмотра»? – спросил Том.
Антонин отмахнулся:
— Как гоблину хворостинка. Так вот…
— И что все? – протянул разочарованно Том.
Антонин ухмыльнулся.
— Дед так думал. Да только тремя годами позже я вернулся в лавку и ручку ту купил. Она – мой первый настоящий запрет, который был нарушен. Храню, как трофей.
— Интересно… – задумался Том, – какой по счету запрет я сам?..
— Ты, братец, вне нумерации, – успокоил Антонин с теплотой в голосе. – Теперь понял? Я не–на–ви–жу запреты, органически не переношу. И, клянусь, когда-нибудь отскребу этот чертов список от двери и сожгу. А нет, так вместе с дверью сожгу.
Том задумчиво смотрел в пол, вдруг отрицательно мотнул головой.
— Нет. Не понимаю. И никогда не понимал таких как ты, Антонин. Глупое, безрассудное бунтарство! Зачем ставать на перекрестке и орать в голос, что ты не согласен.
— А как же иначе? – искренне удивился Антонин, развел руками.
— Но это ведь не метод, – попытался объяснить Том, сел ровно, так увлек этот вопрос. – Как же ты не поймешь… ведь так ты открываешь свою слабость. Упрямство – слабость, а показное упрямство – слабость, помноженная на сто. Ведь рано или поздно найдется умный и хитрый, который заставит подчиниться.
— А это видишь?
Антонин ткнул под нос другу кулак, но Том спокойно его отодвинул.
— Надеяться на грубую силу можно в мире маглов… но у волшебников. Антонин, это еще одна глупость. Есть вещи посильнее кулаков…
Он внезапно осекся, закусил губу: о некоторых секретах лучше не говорить даже с друзьями. Чуть помолчав, фыркнул:
— Экзамен по Травологии помнишь?
— Хочу забыть… – скуксился Антонин.
— Так вот ты вопрос номер пятьдесят три…
Антонин нахмурился, припоминая, но Том тут же подсказал: