Центурион
Шрифт:
А где же сам старина Эд? Неужели ему так ни разу и не захотелось заполучить собственное изображение. Странно, очень странно.
Я еще раз очень внимательно, одну за другой пересмотрел фотографии.
Аборигены, небольшими группами, очень похожие в этих своих одинаковых балахонах друг на друга. На трех фотографиях, на которых был Ухул, он просто стоял в группе аборигенов, с серьезным, все понимающим лицом.
Интересно, почему старина Эд не захотел фотографироваться? Потому что никому не хотел доверить фотоаппарат? Даже тогда, когда вместе с ним
Гм…
Я задержал взгляд на последней, девятой фотографии. Что-то в ней привлекло мое внимание. Нечто необычное. Что именно?
Ага, вот оно!
Эта была одна из фотографий, на которой снялся Ухул. Так вот, у стоявшего рядом с ним аборигена на груди была серебряная звездочка центуриона.
Швырнув сигарету на пол, я придавил ее каблуком, и еще раз изучил фотографию.
Да, сомнений не было. На груди у аборигена была звездочка центуриона. Еще раз просмотрев остальные восемь фотографий, я убедился, что звездочка была только на этой. Но она все-таки была. И вряд ли старина Эд дал бы какому-нибудь аборигену поносить свой знак должности центуриона. А стало быть…
Ну конечно, вывод очевиден. На девятой фотографии был старина Эд. И стало быть, он был аборигеном.
Кто бы мог подумать?
Вернувшись в приемную, я положил на барьер фотоальбом и, проникновенно заглянув Мараску в глаза, спросил:
– Почему ты мне не сказал, что старина Эд – абориген?
– А разве ты этого не знал? – прощелкал краб-кусака.
– Откуда?
– Ну, ты же центурион. И прежде чем приступить к исполнению обязанностей должен был просмотреть досье на своих предшественников. Тем более что они погибли насильственной смертью. Разве не так?
– Но в компе старины Эда его досье нет.
– Правда? Вот забавно. Не знал. Впрочем, как ты понимаешь, строение моего тела не позволяет работать с компом. Поэтому я не мог знать, что есть и чего нет в его памяти.
– То есть, – сказал я. – Ты намекаешь, что не мог бы, даже если бы захотел, убрать досье старины Эда из памяти компа?
– Безусловно.
Я бросил на краба-кусаку недоверчивый взгляд.
– Ну да, – сказал Мараск. – У него есть клешни. Но подумай сам… Для того чтобы убрать что-то из памяти компа, нужно знать, как это сделать.
– Но ты знаешь, что такое память компа? Откуда?
Краб-кусака прощелкал:
– В течении двадцати лет старина Эд время от времени употреблял это понятие. Я знаю, что в памяти компа хранится заложенная в него информация. И это все. Теперь ты мне веришь?
Хотел бы я этого. Вот только было у меня ощущение, что Мараск что-то скрывает. Что-то очень важное. Но каким образом заставить его это выложить? Я даже стал всерьез прикидывать, а не попытаться ли Мараска хорошенько припугнуть, но потом решил не рисковать. А что, если он не блефует и действительно обладает теми способностями, о которых меня предупреждал?
«Ладно, – решил я. – Все выяснится в свое время. Лишь бы
– Кстати, – спросил Мараск. – А что изменилось оттого, что старина Эд оказался аборигеном? Какая, собственно, разница, к какой расе он принадлежал?
– Совершенно никакой, – ответил я. – Просто еще одно подтверждение того, что наш противник ничего не делает зря. Еще одно доказательство, что он учел буквально все.
– Может, и не все, – сказал Мараск. – Например, любой другой мыслящий на твоем месте уже давным-давно дал бы тягу. Или потребовал введения чрезвычайного положение.
Я взглянул на Мараска с интересом.
Этот мыслящий занимал меня все более и более. А если точнее, то не просто занимал. Некоторое время назад у меня появилось смутное, почти неощутимое подозрение. Оно постепенно росло, и тот факт, что старина Эд оказался аборигеном, четко укладывался в одну интересную теорию, которая стала постепенно у меня вырисовываться.
Строго говоря, теория была безумная, и поначалу я от нее просто отмахнулся. Но сейчас…
И все-таки я решил повременить. У меня было в запасе почти три часа, и, для того чтобы проверить кое-какие выводы, этого времени должно было хватить.
– Так почему ты не пытаешься обратиться в стражам порядка? – снова спросил Мараск. – Может быть, гораздо проще объявить чрезвычайное положение, чем шарить впотьмах?
– Нет времени, – объяснил я. – Готов поставить все свои деньги против старинной медной монеты, что убийца попытается смыться раньше, чем на планете появятся стражи порядка и объявят чрезвычайное положение. По крайней мере, у меня есть одна теория, и за оставшееся время я собираюсь ее проверить.
– А если результаты проверки будут отрицательными? – спросил Мараск.
– В этом случае мне ничего не останется как только надеяться на удачу. Может быть, убийца не считает меня самым опасным из противников.
– Или, может, как раз через несколько часов на него обрушится потолок дома, в котором он прячется, – с иронией сказал Мараск.
– Может быть, может быть, – пробормотал я. – Но все-таки было бы лучше, окажись моя теория верной.
– В таком случае ты перестанешь болтать и начнешь действовать?
Мараск был прав.
Я кое о чем догадывался. Так кто мне мешает попытаться свои догадки проверить?
Я вернул альбом старого Эда на место, закончил обыск спальни центуриона и, конечно, более ничего интересного не нашел. Впрочем, все, что нужно, я уже обнаружил. Теперь у меня есть теория, и, для того чтобы признать ее верной, нужно проверить кое-какие факты.
Прежде чем выйти из спальни, я еще раз окинул ее взглядом и подумал, что старина Эд наверняка был очень незаурядным мыслящим. Для аборигена стать центурионом – совершенно невозможная задача. Уйти от балахонов и копий, приобрести необходимые знания, а потом еще доказать, что данную работу ты сможешь выполнять лучше всех, добиться, чтобы ее дали именно тебе. Для этого надо быть совершенно незаурядной личностью